Хоть, «колбасному» начальнику и было дурно, а, всё ж, сообразил, чем грозит ему разоблачение! Это же скандал невиданных масштабов!!.. Ляпнул первое, что взбрело в голову:
— Куттер проверял. Пьяный, был. Вот, нос и оторвало!
Осмотрели мясорубку, пол, однако было тщетно. И что интересно, — «хитрецу» почти поверили! Ведь на выходе из агрегата, действительно, была разлита кровь. Но, отнюдь, не Попы, а от фарша. А тот факт, что куттер, практически, не может навредить, — «неспециалисты», попросту, не просекли. Да и время поджимало. Иону, срочно нужно было, зашивать остатки носа.
Короче, увезли в больницу. Только старший по бригаде врач, фактически, и догадался, что произошло. Потому, что оказался. дядей Саргэланы!.. (Именно благодаря ему (точнее, — связям), девушку по блату и устроили, тогда, в коптильный цех.). А чтоб не было огласки и скандала, расстарался написать в отчете, что возник несчастный случай. Хотя Синильга совершила, по сути, преступление. Более того, переговорил с начальником «Потребсоюза», своим другом, чтобы инцидент, быстрей и окончательно, замяли.
.В больницу, к бедолаге, приходила верная жена. Увидев, в первый раз, перевязь на месте носа, — «золотце», чуть не лишилось, было, чувств.
— Господи Иесусе!!.. Че са ынтыплат, котик (Что случилось)?! Где твой дивный нос?!
Попа зло молчал.
— Миэ фэрэ тине ми-е греу сэ трэеск! Тот е урыт ши, тот ме фрэмынтэ (Мне без тебя так трудно жить! Всё неуютно, всё тревожит.).
— Регрэт фоарте мулт (Я очень сожалею)!.. И всё же, где твой нос?! Как потерял его?! Хоть что, — но эскулапам я не верю!
— Шла бы, блин, уже. — прогундосил, нервно, Попа.
— Нет, недаром, Чернышевский здесь, в Ви-люйске, написал бессмертное «Что делать?»!
— Не-на-ви-жу!.. Убирайся к черту!
— А как вспомню Гоголя, — ну, повесть «Нос», — сразу начинаю понимать, майора Ковалёва! Нелегко ему пришлось, — да! — очень нелегко.
— Дура, идиотка пошлая!
— Ладно, котик! Кушай больше фруктов! Принесла тебе. Но повторяю, вслед за Станиславским: «НЕ ВЕ-РЮ!..». Это не несчастный случай был!
— А что ж тогда?! — зашугался, заелозил «котик».
— Шерше ля фам! Вот, что Вам скажу, милост-ливый государь!.. Хоть и дура я, но чует моё сердце: здесь не всё так просто!
— Что, — молчишь?!.. Молчи. Потому, что нечего сказать!.. В общем, до свиданья! Ку бине, хитрый котик!
И жена ушла.
.Ну, а что же, Саргэлана? Виновница-то, эдакого «торжества»?.. Поначалу, она страшно испугалась, и думала уже, — что милиции, увы, не избежать. Но главное, что весь Вилюйск поднимет её, к черту, на смех! Какой конфуз! Какой позор! Снюхалась с начальником копт. цеха, и в этой же «коптилке», средь сарделек и сосисок, предавалась жуткому греху!.. Но спасибо дяде, который всё уладил, и который так помог! Если бы не он, — племянница бы, умерла от жгучего стыда!.. Теперь же, бедная Саргы может, продолжать трудиться в «Райпотребсоюзе». Пока что мыть контору, ибо цех в виду «болезни» шефа, — приостановил, временно, свою работу.
Тем не менее, прибраться в цехе, опосля «кровавого побоища», нужно было срочно. Сам начальник «Райпотребсоюза» приказал. И деваха, сгорая от стыда и страха, принялась за это дело. Зная между прочим, что «раненный» Ион, никогда теперь уж, не простит её за «ампутированный» нос!..
Делая уборку, оттирая кровь, Синильга вспоминала жаркие, пленительные ночи. Ночи, проведённые с желанным Попой, ставшим жертвой их, некогда, большой Любви. Да, — былого не вернуть уже, не повторить! Ну, куда ему, сейчас без носа?! Был писаный красавец, а превратился в чучело!.. Впрочем, так, гулящему козлу, и надо! Потому, что предал верную Саргы!.. Однако, всё равно ведь, жалко человека! Как он будет жить среди людей! Начальник цеха. и без носа!.. Нет, — не хорошо это, не хорошо.
Подтирая пол у мясорубки, Саргы не сразу и заметила, как нечто выкатилось вдруг... Нос! Это был проклятый нос!!.. (А выкатился-то из щели, потому, что зацепило шваброй). Тем не менее, Синильга, бережно, подобрала его, и завернула в тряпочку. Ничего с носярой не случилось, не протух, поскольку в цехе было, — отнюдь, не жарко. Девушка решила сохранить «частичку Попы», в память о своей потерянной любви. Зашла в холодную подсобку, где хранилось мясо, и спрятала, в укромном месте, нос. Дабы, иногда, погоревать над ним, и вспомнить прежнее лицо возлюбленного.
Между тем, срок выписки несчастного начальника настал. Сколько было пережито, выстрадано, передумано!.. Жизнь страдальца, разделилась, как бы, на две части: «с носом» и. «без него». Как у Гоголя, Ион, — когда сняли перевязь, — смятенно думал перед зеркалом: «Экой пасквильный-то вид! На лице — пустое место!.. Без носа человек, — черт знает что: птица не птица, гражданин не гражданин! Ладно б, руку «откусили» или те же уши!.. Но ведь нос!!.. Как теперь «принципиальному» партийцу-коммунисту, интеллигенту и начальнику, жить эдаким-то «инвалидом»?! Срамота, конфуз!.. То бишь, всё равно, что потерять «лицо», социальный статус, уважение! Ах ты, подлая дикарка!.. И никак нельзя, привлечь её к ответственности! Ибо адюльтер, да прямо в цехе, обязательно раскроется! А это, во стократ, ужасней!!.. Разразится, бля, такой скандал, — что только и держись!!..».