Советник Густав Шпехт, начальник четвертого абтайлунга берлинского Полицай-президиума, был беспримесным представителем второй категории. В Крипо (криминальной полиции) он служил не по карьерным или, упаси боже, романтическим мотивам, а по душевной склонности. Больше всего он любил составлять квартальные и годовые отчеты о расследованных правонарушениях и очень страдал, если какие-то преступления оставались нераскрытыми. Но это у герра Шпехта случалось очень редко. Созданная им система сыска работала, как превосходно отлаженная машина.
Машины, а точнее сказать автомобили, были второй страстью полицайрата. Его пленяла идея контролируемой скорости. Рысаки тоже двигаются быстро, иногда даже быстрее гоночного «бенца», но лошадь не механизм, у нее башка с ушами, и черт знает, что под этими ушами происходит. Лошадь может испугаться, вскинуться на дыбы, споткнуться – да мало ли. Автомобиль же, если содержать его в порядке, никогда не подведет.
Своим абтайлунгом Шпехт управлял так же, как «бенцем»: всё у него было смазано, отрегулировано, предусмотрено и надраено. Взявшись за дело, всегда доводил его до конца – как и положено дятлу, долбил в одну точку, пока не выстучит добычу. Потому всего в сорок два года Шпехт и достиг столь ответственного поста, потому и получал жалование по самой высшей ставке, положенной по чину[18] – пять тысяч марок в год плюс премиальные.
Десять процентов жалования и все премиальные Густав откладывал на новую машину: «бенц-спайдер» с четырехступенчатой коробкой передач, аппарат мечты, первая ласточка двадцатого века, который несомненно станет веком автомобилей и других высокоточных, превосходно сконструированных механизмов.
Ровно в семнадцать тридцать, когда заканчивалось присутствие, Шпехт отложил в сторону папку с делом об убийстве в «Кайзерхоф-отеле» (расследование там шло к завершению) и придвинул брошюру с описанием «спайдера». Готовясь сделать на заводе заказ, Густав вносил в заявку свои дополнительные пожелания. Этим приятным занятием он всегда занимался после работы, когда почему-либо требовалось задержаться в кабинете.
Большое здание Полицай-президиума на Александр-плац, так называемый Роте Бург, Красный Замок (стены были красного кирпича), к вечеру подзатихало, но жизнь не останавливалась. Криминал-инспекторы знали, что начальник еще здесь и, чертыхаясь, оставались на служебных местах. Группы, ведущие «горячие» дела, продолжали работать. В новоустроенном машбюро лязгали «ундервуды» – пишбарышни сверхурочно перепечатывали все рукописные архивы. Ну и, конечно, в приемной сидел секретарь полицайрата Зальц. Он был предупрежден о том, что ожидается посетитель.
Посетитель явился в начале восьмого.
– Пришел, – доложил Зальц.
Шпехт вышел из-за стола навстречу гостю, крепко пожал ему руку.
– Entrez donc. Je vous ettende.[19]
Немецким помощник герра Фандорина несколько лет назад почти не владел.
На широком узкоглазом лице Масахиро Сибаты удивленно вскинулись брови.
– Жидёче? Но откуда вы дзнари, сьто я приду? – спросил он на немецком со своим смешным акцентом.
Густав запомнил японца улыбающимся, лоснящимся, вечно что-то жующим, но сейчас ассистент герра Фандорина был хмур, небрит и встрепан.
– А, я догадался, – сказал герр Сибата. – Мое описание уже дошло и до Берлина?
– Какое описание?
– Марбургская полиция объявила меня в розыск. По подозрению в двойном убийстве.
– Конечно, ложному, – кивнул Шпехт. – Ничего, с этим мы разберемся.
– Нет, тех двоих действительно убил я. Но их нельзя было не убить. Они были дзродзеи.
– Кто? – не сразу понял полицайрат. – А, злодеи. Расскажите всё по порядку. Во всяком деле знаете ли, необходим поря…
– Потом! Это долгая история. Сначала помогите мне найти господина!
Японец дернул себя за ворот – задыхался от волнения.
– А почему надо искать герра Фандорина? Да вы успокойтесь.
– Потому что он пропал! – закричал Сибата. – И я не успокоюсь, пока его не найду!
– Я же говорю: успокойтесь. Если герр Фандорин и потерялся, то он уже нашелся. Сегодня после обеда… Если быть точным – у меня записано – в четыре ноль семь курьер доставил от него записку. Из нее я и узнал, что вы нынче появитесь.
Узкие глаза азиата стали круглыми от изумления, а потом снова растянулись в щелки, сияющие радостью.
– Я ничего не понимаю, но какое счастье! Господин освободился! И вычислил, что я явлюсь к вам, потому что больше не к кому! Где записка? Давайте!