29 июля Ян Берзин шел на свой последний «треф» — так называли агентурные разведчики Старика тайные встречи, свидания на явочных квартирах и в других условленных местах за кордоном. Но это был особый «треф»: Берзин шел в подвал дома на Лубянке на свидание со смертью.
Гулко гремит винтовая железная лестница. Его ведут два палача из спецкоманды. Вот и специально оборудованный для тайной казни низкий каменный мешок без окон и дверей. Стосвечовая голая лампа в серой решетке, бетонный пол с кровостоками, ведущими по чуть пологому полу к зарешеченной дыре, стены, завешанные толстыми и плотными веревочными матами с рыжими пятнами и полосками на уровне головы — кровавые нимбы расстрелянных. И кровостоки, и решетки тоже рыжие от потоков крови. Запах аммиака, дезинфекции, как в сортире. Сбоку — рукомойник с одним краном, наверное, для палача.
В этом подвале завершался по начертанию «великого корифея всех наук», включая и заплечных, конвейер смерти. Лестница осталась позади и наверху. Для абсолютного большинства из спускавшихся по ней людей обратного хода не было. За ним шли два охранника. Взгляд Берзина упал на человека в форме НКВД с треугольниками в петлицах, глаза скользнули к кобуре нагана. Такие револьверы с клеймом Тульских императорских заводов конструкции бельгийского оружейника Нагана он в революцию 1905 года отбирал у рижских городовых. Такие наганы, новенькие, густо смазанные солидолом, привозил Литвинов в Ригу в канун 1917 года. Самовзводные семизарядные наганы. Калибр — 7,62 мм. Вес — 750 г. Дальность полета пули — 700 м. С 200 шагов пробивает липовую и даже сосновую доску толщиной в два с половиной сантиметра.
Палачи НКВД были приучены стрелять «под череп». Так одной пулей можно было дважды — навылет — пробить человеческий череп...
Каждому свое: такие, как Берзин, попадали в список смертников, который подписывал лично Сталин и его наркомы. Такие, как этот безымянный палач, получали пайки, водку и медали, а затем, чтобы замести следы при смене руководства, им скорехонько давали «10 лет без права переписки» и расстреливали в тех же подвалах, легко заменяя другими убийцами.
...Через несколько лет в Японии будет казнен блестящий разведчик, «крестник» Берзина Рихард Зорге. Меня часто спрашивают на встречах с читателями: можно ли было спасти Зорге от виселицы? Я помню, что всем нам запрещалось признаваться врагу в том, что мы — советские разведчики. Ведь Сталин отрицал, что у Советского Союза есть разведка. Как же обстояло дело с Зорге?
Л. Треппер писал в своей книге «Большая игра»:
«— Вам известно что-нибудь о Рихарде Зорге? — спросил я его (японского генерала Томинагу. — О. Г.).
— Конечно, известно. Когда возникло дело Зорге, я занимал пост заместителя министра обороны.
— Как получилось, что Зорге был приговорен к смертной казни в конце 1941 года, а казнили его только 7 ноября 1944 года? Почему его не предложили для обмена? Ведь тогда Япония и Советский Союз еще не находились в состоянии войны... Кроме того...
— Это совершенно неверно, — оживленно перебил меня японский генерал. — Трижды мы обращались в русское посольство в Токио с предложениями обменять Зорге и всякий раз получали один и тот же ответ: «Человек по имени Рихард Зорге нам неизвестен»»[50].
Рихард Зорге неизвестен?! Неизвестен человек, предупредивший о нападении гитлеровской Германии на Советский Союз! Неизвестен человек, сообщивший Москве, что Япония не нападет на Советский Союз, мчто позволило Генеральному штабу РККА перебросить свежие войска из Сибири на советско-германский фронт!
Они предпочли допустить казнь Рихарда Зорге, чем после войны иметь дело еще с одним свидетелем обвинения. Решение вопроса зависело, конечно, не от советского посольства в Токио, а от Москвы. Рихарду Зорге пришлось поплатиться жизнью за свое близкое, доверительное знакомство с генералом Берзиным. Взятый под подозрение после исчезновения Берзина, он стал для Москвы «двойным агентом». Его донесения не расшифровывались месяцами, вплоть до того дня, когда Центр — наконец-то! — понял неоценимое военное значение поставляемой им информации. Но после того, как Зорге арестовали в Японии, московское руководство выбросило его как обременительный балласт. Такова была политика новой «команды», пришедшей на смену Берзину к его соратникам.
Мой отец, прошедший фронты Великой Отечественной войны, был арестован в 1948 году по вздорному обвинению в шпионаже на полдюжины империалистических разведок. Вслед за отцом взяли и мою 20-летнюю сестру. Беременную, ее направили на лесоповал в Инту, за Полярный круг. Вдвоем с матерью нам едва удалось спасти из лагеря грудного ребенка, которого она родила в тюремном лазарете. Отец был реабилитирован Верховным судом СССР в октябре 1954 года по одному из первых списков. Сестру мою освободили уже после XX съезда КПСС.
Именно отец, сидевший на Лубянке, рассказал мне о том, что слышал в камерах: еще Ежов додумался до установления здесь в одном из подвалов автоматической мясорубки для трупов именитых «врагов народа», самых мужественных подследственных, доставивших немало хлопот следователям. Кровавый фарш поступал по трубам в канализацию, выводился за городом в Москву-реку.
Когда я вспомнил об этом рассказе отца, я не мог уже отделаться от кошмарной догадки, что и Берзин стал жертвой этого автоматизированного конвейера смерти.
Поражает великая, замораживающая душу бюрократия смерти. Да, бумага все стерпит. Все списки на один манер, строго по инструкции. Штампы и печати. Заключение следователя: полагал бы расстрелять. Виза начальника отдела: согласен. Виза начальника управления: утверждаю! Резолюция заместителя наркома: расстрелять!
И, наконец, пуля ставит точку, и комендант коряво царапает: приговор приведен в исполнение.
Ян Карлович Берзин был полностью реабилитирован 28 июля 1956 года. Маршал Советского Союза А. М. Василевский написал предисловие к сборнику о военных разведчиках «Люди молчаливого подвига», где впервые после гибели Берзина я рассказал о его жизни — но не о смерти! «Не могу не остановиться на одном очерке, — писал маршал. — Вернее, на встрече с человеком, которого мы, люди старшего поколения, глубоко уважали, чьей доблестью, мудростью и революционным кипением восхищались. Я говорю о замечательном коммунисте и командире Яне Карловиче Берзине, долгие годы возглавлявшем нашу военную разведку. О нем мало написано, до обидного мало.
...Став в марте 1924 года начальником Разведупра РККА, Берзин требовал от себя и от всех, кто трудился с ним вместе, умения по-ленински, руководствуясь ленинскими заветами, нести каждодневную службу на острейшем участке обороны страны. Сохранились записки — раздумья Берзина о задачах разведчиков, о правилах их поведения. Разведке требуются не просто отчаянные смельчаки, а люди незаурядные, выдающегося ума, с фантазией и воображением, умеющие самостоятельно и быстро ориентироваться в самой сложной обстановке, мгновенно принимать точные и единственно верные решения в самом тяжелом поединке, в безвыходном, качалось бы, положении.
Раздумываешь над очерком о Яне Берзине, и в душе сами собой рождаются слова, с которыми хочется обратиться к читателям, особенно молодым. В биографиях героев-разведчиков, храбрых сынов Советской Армии, в их подвигах — ярчайший, замечательный пример для вас»[51].
Однако прошло почти 25 лет, прежде чем я смог опубликовать главы о последних днях Яна Берзина, о его трагической судьбе. Молчать сегодня об этом — значит предавать. Писать — значит выполнять долг совести.
Биографии
10.12.1896, дер. Верхние Отары, ныне Собинского района, Республика Татарстан — 10.06.1981, Москва.
Татарин. Генерал-майор (04.06.1940). Доктор военных наук, доцент. В Красной Армии с 1918. Член компартии с апреля 1919. Окончил медресе (1914), сдал экстерном экзамен на сельского учителя (1915), окончил Военную академию РККА (сентябрь 1919 — сентябрь 1922), КУВНАС (1928). Владел турецким языком.