Он выпустил из объятий Яника, тот встал, глядя теперь на Огрызка сверху вниз, взял за подбородок двумя пальцами, приподнимая голову Огрызка, чтобы тот смог смотреть ему в глаза.
— Прости меня, Джет, — Яник провел пальцами по небритой щеке воина, и, резко отдернув руку, развернулся и ушел, оставив Огрызка сидеть в недоумении, глядя вслед уходящему жрецу.
Яник старался не бежать, спиной чувствуя недоумевающий взгляд Огрызка. Как, ну как ему объяснить, что он попал под чары, хотя Яник старался оградить их всех от этого. Проклятие рода… Жгучие слезы обиды и боли покатились из глаз, прочерчивая мокрые дорожки. Еще не хватало, рыдать, как девка. Он не плакал с пяти лет.
Яник смахнул рукавом готовые скатиться слезинки и взял себя в руки. Плакать было нельзя. Слезы опасны.
Но, он же сам чуть не поддался влечению. Зачем, зачем он сам до него дотронулся? Теперь Огрызок его не забудет, не сможет. И тут Яник понял, что не хочет, чтобы Огрызок его забывал, снова относился к нему, как к важному, нужному, но все же простому члену отряда.
Годы боли и унижения, когда его били только за то, что он смотрит на кого-то. С рождения обладающего силой, своенравного, из него выбивали даже мысль о том, что своей силой он может воспользоваться. За поднятую голову десять ударов, за взгляд в глаза — двадцать. За попытку прикоснуться к кому-то — пятьдесят. Не трогай, не смотри. Не завораживай никого, Яник Полукровка. Его ломали, как могли, не пытались ничего объяснить, просто били. Жить в роскоши, потому что ты наследник, и быть в положении хуже, чем раб. Невыносимая участь того, в ком есть частица демона.
Однажды Яник дотронулся до слуги, случайно. Скорее даже, слуга дотронулся до него, но это было не важно. Он уже был заворожен. Он мечтал о Янике, не зная ни сна, ни отдыха, ходил за ним, добивался его внимания, а потом просто сошел с ума, и его пришлось убить. После этого Яника заперли в подземелье и били с неделю. Человек не может выдержать такое, но что убивает человека, не способно покалечить демона.
Спустя годы Яник научился управлять своей силой, сбежал и через Авандру смог сдерживать свою демоническую часть достаточно хорошо, чтобы общаться. Только все еще боялся касаться людей, потому что прикосновения — это боль. Слезы — это боль. Взгляд — боль. Но невозможно скрывать свою сущность вечно.
С того дня Огрызок стал тенью Яника в минуты опасности. Бессменный охранник, защищая жреца, он был вдесятеро злее и опаснее, чем раньше. И старался стать другом в мирное время. А Яник боялся, что Огрызок сойдет с ума, но тот не подавал признаков того безумия, что охватило когда-то слугу. И Яник начал надеяться, что все будет хорошо. Только больше бы не прикасаться к Огрызку. Никогда. Но никогда — это так сложно, когда понимаешь, что тебя тянет к статному воину. Когда знаешь, что этот воин грезит о тебе, и ловишь себя на мысли, что и ты грезишь о нем.
========== 2 ==========
Однажды их отряду выпала передышка в живописном месте на берегу озера. Не отпуск, но задание было плевым. Просто охранять поместье какого-то купца, у которого нашлось достаточно денег, чтобы нанять элитный отряд Корпуса. Тем, кто не был в карауле, делать было совершенно нечего, и бойцы занимались кто чем, не ожидая нападения, но готовые к обороне.
В один из тихих вечеров, когда тьма опустилась на поместье, Яник сам подошел к Огрызку.
— Можешь не ходить за мной на озеро? — попросил он, не поднимая глаз. Жрец очень боялся, что может случиться непоправимое, если он еще раз заглянет в серо-стальные глаза воина. — Сейчас же тихо и никто не придет меня убивать, — улыбнулся он.
— Почему? — только и спросил Огрызок, которого мучило желание так же, как когда-то сам Яник, поднять его голову за подбородок и заглянуть в глаза. Но он сдержал движение, а слова — нет. — Что, мать твою, происходит, а? После твоего ранения ты себя ведешь странно. Со всеми нормально, а со мной — странно. Не нравится, что я знаю твою тайну? Ну, так извини, — протянул воин, скривив губы в язвительной ухмылке, — я был уверен, что ты баба, вот и решил проверить. Или я тебя просто лично не устраиваю? Или что? И что значило это твое “прости”? Да посмотри же ты на меня! — и Огрызок все-таки поднял его голову.
В зеленых глазах плескалась боль, смешанная со страхом. Раньше, чем Яник успел отвернуться, Огрызок сам отвел глаза в сторону, злой на себя и смущенный одновременно.
— Извини, — буркнул он, собираясь уйти.
— Ничего. Пожалуй, пришло время объяснить, — вздохнул Яник. — Пойдем на берег, не хочу, чтобы кто-то услышал.
— Ну, пошли, — пожал плечами Огрызок.
На берегу под плакучими ивами лежало поваленное дерево, на котором Яник и устроился. Чтобы было удобнее слушать, Огрызок уселся напротив, привалившись спиной к дереву.
— Давай, рассказывай страшную тайну, — усмехнулся Огрызок, стараясь вести себя естественно, хотя желание уже туманило разум. Пока держа себя в руках, Огрызок не был уверен, что продержится долго. Особенно, если жрец таки полезет купаться.
— С чего мне начать? С того, почему я стараюсь избегать тебя, или откуда все те шрамы, или еще с чего-нибудь? — поинтересовался Яник.
Хотелось выпалить все сразу, и что он жить без Огрызка не может, но боится за его рассудок. Что его нельзя касаться, даже в глаза ему смотреть опасно, что он бастард, и при этом единственный наследник рода, демоническое отродье. Может быть Огрызок его просто убьет после этого? Хорошо, если будет так. Яник устал бояться.
— Давай сначала. А то ни фига не понятно будет, — Огрызок уже был не рад, что затеял этот разговор. Стояк у него был такой, что штаны уже должны были порваться, яйца болели, а причина всех неудобств сидела напротив и собиралась что-то вещать. Огрызок представил, как губы Яника обхватывают головку его члена и, чуть не застонав, прогнал видение.
— Во мне есть капля демонической крови, — услышал Огрызок голос Яника, словно сквозь вату. — Я умею завораживать людей. Вернее, мне сложно этого не делать. Если я не буду держать себя в руках, не находиться в постоянном контакте со своим божеством, то один взгляд мне в глаза губит, подчиняет волю взглянувшего моей власти. Я не знаю, проходит это потом или нет. Мои прикосновения запоминаются на всю жизнь, сводя с ума, потому что их будет хотеться еще и еще. Меня невозможно не любить, если я этого хочу. Поэтому отец бил меня, чтобы я ни на кого не смотрел, никого не трогал и вообще поменьше проявлял свою демоническую сущность. А демон, чья кровь во мне, даже не подозревает о том, что я существую, — Яник вздохнул. — Поэтому я и избегаю тебя, я боюсь за твой рассудок, боюсь, что минутная слабость и моя несдержанность… причиняют тебе неудобства.
— Но я же не сбрендил до сих пор, — удивился Огрызок, не очень уверенный в своей правоте, но упертый. — Так что нечего от меня шарахаться.
— Это хорошо, Огрызок, правда. Потому что мне тяжело избегать тебя…
Яник не успел договорить, когда Огрызок быстрым движением подвинулся поближе и взял его за руку.
— А то, что я тебя хочу, это и есть тот эффект, о котором ты говорил? — спросил воин, а по телу пробежала волна жара от прикосновения к нежной коже.
— Да, — грустно подтвердил Яник.
— Но сниться ты стал мне гораздо раньше. Яник, черт тебя дери, или это твои происки, или я сошел с ума без твоего участия. — Как же хотелось взять и сорвать одежду. И с себя, и с Яника. Впиться губами в губы, ласкать его, не только брать, но и отдавать.
Яник хотел высвободить руку, но Огрызок потянул на себя, и жрец оказался в его объятиях. Испуганный взгляд зеленых глаз несколько охладил решимость воина, и тот, вместо того, чтобы страстно поцеловать, лишь нежно коснулся губами чуть раскрытых губ. Это было странно. Скольких он взял силой, даже не считал. Среди них были шлюхи всех сортов и полов, знатные вельможи и их жены, девственницы и девственники, да кого только не было. И ни разу он не испытывал ничего подобного, как сейчас. Золотоволосого жреца тоже можно было взять силой. Конечно, за это накажут, могут даже выпереть из Корпуса, и хотя это было бы ужасно, потому что бывший член Корпуса вряд ли нашел бы себе нормальную работу или службу, Огрызку было все равно, так он хотел этого жреца. Но что-то внутри останавливало его от этого шага. Что-то в самом лекаре, что заставляло быть с ним нежным и ласковым, и если он откажет, повеситься было бы проще, чем помыслить о применении силы.