Оставаясь явлением самобытным и уникальным, Яна незримыми ниточками была связана со многими. Образ — простоволосая девушка с беззащитно-растерянными глазами — Дженис Джоплин, манера исполнения — неторопливые баллады — Джоан Баэз, фольклорные интонации — Дмитрий Ревякин. И, наконец, ее мироощущение — это боль и безысходность Александра Башлачева. Когда-то Саша сказал: «…если мне плохо, и ко мне придет кто-то, кому тоже плохо, нам не станет от этого хорошо. Мне не станет хорошо от того, что кому-то плохо. Мне — не станет. И поэтому нытик — он разрушает, не создает. Но раз он уже ноет, значит, у него уже болит. А раз у него уже болит, то он запоет в конце концов, своей болью запоет он. Потом — о радости, потому что, когда человек начал петь песни, это был плач сначала, а плачут во все времена, во всех странах, и с самого раннего детства». Песни Янки — это плач, и не только по содержанию, но и по исполнению — порой надрывному, поро протяжному. Ее баллады насквозь трагичны — это плач по людям, которые при жизни обречены на смерть, предчувствие приближающегося общего конца:
Она несла нам свои песни, которые дошли до большинства, увы, уже после ее смерти. Нам остался лишь созданный ею мир — иногда добрый и нежный, иногда злой и угрюмый, но очень часто серый и тоскливый, замкнутый в узкое пространство окружавших ее клеток. Рассказывали, что окна дома, в котором жила Яна, приходились вровень асфальту, а сам дом стоял на перекрестке каких-то дорог, по которым шли вереницы нескончаемых машин и грузовиков. И все воспоминания детства — рельсы, шпалы, светофоры, заводские трубы:
Порой ее стихи наполнены образами каких-то абстрактных предметов, странных нездешних существ, порой строчки излучали щемящую нежность и теплоту:
Удивительно, но очень трудно закончить цитату, оборвать ее строчку. «Песни становятся стихами, когда их некому петь. На бумаге они не защищены голосом — судорожным и нежным, — они стоят перед вами голые, и видна вся их дикая неправильность и гениальная нескладность. Кажется, что слова разбросаны так и сяк, а попробуй сдвинь хоть одно — не сдвинешь». Нам остались ее стихи, и теперь мы можем их только читать, впрочем, и слушать тоже — с магнитофонной ленты или с жесткого винила пластинки.
Конечно, жизнь не стоит на месте. И, я верю, принесет еще нам новые имена, и появятся талантливые люди, которые сложат другие песни. Но мы должны помнить поэтов, тех, кто уже прошел свои «семь кругов беспокойного лада». Мы не должны их забывать, потому что в нашей памяти — их жизнь.
…Что произошло той майской ночью 1991 года — не скажет уже никто. Несчастный случай слишком похож на самоубийство. Правду знает только вода, ставшая ее последним домом. Именно к реке пришла она «ползком по шпалам», вырвавшись из бетонных объятий грязного, задымленного города. Ей было неполных 25 лет.