Все уже знали, что я вернулась, но никто ничего мне не сказал. Думается, они решили меня убить в тот самый момент, когда сожгли тело умершей девочки. Вскоре я заметила, что каждый из индейцев вынимает из своего очага горящую головешку. Тело девочки уже несколько дней было привязано лианами к высокому дереву. Потому все с зажженными головешками направились к лесу. Мужчин было мало, потому что многие ушли на охоту. Я осталась в селении почти одна. Мне было боязно и тоскливо.
Чуть позже подошла старуха по имени Укуема. «Я слышала, что они говорили про тебя, Напаньума,— сказала она.— Зачем ты вернулась?» «Вернулась, потому что не знала, куда деваться»,— ответила я.
ОТРАВЛЕННАЯ СТРЕЛА
Солнце уже стояло низко в небе, близился вечер. Я пошла за дровами. Вокруг никого не было видно. Но когда я ударила по сухому стволу, чтобы сломать его, то в ногу мне вонзилась отравленная стрела и насквозь пробила кожу. «Ай!» — крикнула я, схватила и выдернула стрелу. Но отравленный наконечник застрял в ноге. Я мгновенно оглянулась — в лесу никого не было. Я было побежала по тропинке в глубь леса, но нога сильно болела. Я села и попыталась выдернуть наконечник. Но вокруг него был кровавый пузырь, и у меня ничего не получалось. Тогда я изо всех сил надавила на него, и он лопнул. Я ухватила наконечник пальцами и выдернула его. Рана была большой и сильно кровоточила. «Если я снова побегу, то оставлю кровавый след. Тогда саматари разыщут меня и убьют». Я положила на рану гнилые листья, но кровь все равно продолжала течь. Тогда я взяла ком грязи и залепила им рану; я счищала кровь и снова клала грязь на рану. Когда грязь становилась кроваво-красного цвета, я ее снимала и клала новую: не хотела, чтобы саматари увидели капли крови.
Потом я спустилась вниз по склону и села на камень отдохнуть. Кровь никак не унималась. Я почувствовала, что яд постепенно убивает меня. Желтые стволы деревьев виделись мне, словно сквозь туман. Я смотрела в землю, а мне казалось, будто передо мной желтые листья. Ноги у меня отяжелели, и я не могла встать. Руки тоже стали тяжелыми, и я даже не в силах была пошевелить пальцами. Я слышала, как под ногами индейцев хрустят листья: «кша, кша, кша», но не могла подняться. А они подходили все ближе и ближе... Дрожащей рукой я схватила несколько листьев эмбауба[26] и прикрыла ими голову. В лесу начало темнеть. Индейцы были уже совсем рядом. Один из них сказал: «Идемте, она уже умерла». Но другой возразил: «Нет, ты своей стрелой только ранил ее. Ты ширишиве (трус)! Если бы я в нее стрелял из лука, то попал бы ей в живот, в грудь или в шею, и она умерла бы сразу». Я боялась, что они увидят меня. И я тихонько молилась, чтобы они меня не заметили. Я не могла не только бежать, но даже пошевелить ногой или рукой, мое тело точно оцепенело. Первый настаивал: «Идем, она наверняка умерла. Я выстрелил в нее такой же стрелой, что вчера в обезьяну. А ведь та умерла сразу. Напаньума валяется мертвой где-нибудь рядом. Мухи уже отложили свои личинки в ее рту и ноздрях». Я услышала, как они засмеялись: «А ты ее кровь видел? Муравьи и пчелы неплохо поели!» Больше я ничего не слышала и не видела. Всю ночь без сознания пролежала на земле.
Утром в ушах стучало: «тук, тук, тук». Ночью пошел дождь, и вода стекала по лицу и шее. А потом я почувствовала холод. Возле меня лежали гнилые листья. Я хотела открыть глаза и не могла. Потом запела птица. «Значит, уже вечер,— подумала я.— Эти птицы поют только вечером». Наконец мне удалось открыть глаза, солнце стояло высоко в небе. Лучи солнца отражались в ветвях, отчего сами деревья казались красно-желтыми. Боли я не испытывала — только холод. Прямо надо мной склонялась ветка. Я ухватилась за нее и поползла по земле, потом сумела сесть. Нога вокруг раны побагровела. Солнце пригревало все сильнее, и постепенно ко мне вернулось сознание. Кругом валялись гнилые листья. Я разрыдалась. Из раны сочилась водица и кровь, вся нога вздулась.
Когда я немного отошла от холода, боль усилилась. Вспомнила все, что со мной случилось, и снова не смогла сдержать слез. Во рту было так горько, словно я жевала хинин. Лучи солнца уже не освещали полянку, на которой я сидела. Тогда, помогая себе руками, я на коленях поползла за солнцем. Наконец ближе к вечеру мне удалось подняться и кое-как дотащиться до огромного вывороченного дерева с большими корнями. Нога болела все нестерпимее.
Немного позже совсем рядом прошла группа женщин. Они искали в лесу дикие плоды и собирали хворост. Одна из них сказала: «Напаньума и вправду умерла!» Другая спросила: «Видела, какой сегодня ночью лил дождь? Это Напаньума наслала его». Третья добавила: «Мне сказали, что она умерла среди камней. Мухи уже отложили личинки у нее во рту». Я подумала про себя: «Чего они только не выдумают». Вместе с другими женщинами пришла в лес и сестра тушауа по имени Уипанама. Она всегда хорошо относилась ко мне и звала меня своей внучкой. Уипанама сказала остальным: «Как ни пойду за хворостом, все вы за мной увязываетесь». «Это потому, что у нас нет топора и мы должны ждать, пока ты не дашь нам свой»,— отвечали женщины. «Берите его и уходите». Женщины взяли топор и ушли.