Священник неожиданно ругнулся муромским чёрным матом:
— Елея не найти! Страна стала, тоже мне, Смоления! И водка тут жидовская! Есть чего русское?
Бусыга Колодин тут же сунулся в свой мешок, достал пузырёк из обожжённой в печи глины:
— Там льняное масло. Оно тебе, святой отец, по нраву?
— От же как! Теперь, Афанасий, раб Божий, отойдёшь со всем обрядом, даже с елеем!
Поп капал из пузырька жёлтое льняное масло на палец и прямо пальцем выводил кресты на лбу, на руках, на ногах лежащего купца Никитина. Проня Смолянов заметил, что Афанасий и правда отходит. Голые ноги тверского купца стали заметно синеть.
— Всё, отец святой, всё! Иди, родимый, иди! — чуть не в голос закричал Проня.
Бусыга же молча выгреб из армяка малую пригоршню арабских серебряных монет, высыпал на ладонь попу, сказал тихо, но жутко:
— Пытать тебя станут — молчи, что купчина Афанасий в Индиях бывал. Говори, у арабов в плену сидел. Заболел и помер.
— А на дорожку глотнуть?
Проня ухмыльнулся, тут же, в дверях, сунул священнику недопитую им да Бусыгой баклагу жидовской водки.
Недолго поп нёс водку. Не успел и приложится. Во дворе его тут же взяли в оборот и принялись бить литвинские уланы. Поп не кричал, не рвался назад в хату. Вцепился только в крест православный, да так с крестом в худых руках и упал.
— Когда холопы ваши в эту хату меня волокли, — заговорил вдруг со смехом Афанасий, — не могли башками своими помыслить — как нести? Ногами вперёд или головой? Пока ворочались да лаялись меж собой, так я успел тетрадь свою вон под тот столб приворотный сунуть. Тот, что по левую руку стоит. Сейчас сюда прибегут, станут меня пытать, так оборонять меня не суйтесь. Здоровье своё охраняйте. Русскому купцу в этом мире здоровье ой как нужно...
Литвины обшарили бездвижного попа, бросили наземь кулём и стакнулись кучей, решали что делать дальше.
— А что везти в Индию — везите камень янтарь... — опять ровно заговорил купец Афанасий. — Особливо тот, что с жужелицей али с комаром внутри. За тот камень вес на вес получите лалы или топазы, даже алмаз. К янтарю обязательно воску возьмите, сообразно объёму янтаря, а не весу. Обязательно — воску! Ну, идут сюда. С Богом, браты... Погоди, погоди, Проня! Дверь подопри, удержи хоть телом! Бусыга! Подсунься ко мне ухом...
Проня навалился на дверь халупы. Литвины бестолково суетились на улице. Потом вывернули бревно, решили бить бревном в хлипкую дверь.
Афанасий вдруг сухой рукой так крепко ухватил Бусыгу за ворот азяма[13], тот аж икнул.
— Кобылку хороших кровей... хоть махонькую, хоть бы ей и месяца три всего было, а доставьте в Индию. В город Бидар. Запомнил?
— Запомнил, Афанасий. Ты, давай, говори...
— Город Бидар — стольный град государства Бахман. Там раджа — мой друг. Зовут раджу Паранаруш... Кобылку, запомни...
Первым в хату ворвался красный лицом сотник. Злости в нём билось на пятерых. Заорал:
— Где тетрадь подохшего, москальские погани?
— Тихо! — прошептал Проня Смолянов. — Тихо! Ещё не отошёл. И мы про тетрадь вопрошаем. Слушай сюда. — Проня совсем ласковым, почти ангельским голосом, спросил: — Афанасий! Афанасий! Ты вспомни, как жида зовут, что поменял твою тетрадь якобы на лекарственную водку? Ну, как?
Из посинелых губ Афанасия слетело имя:
— Зохер.
— А свой шинок Зохер держит в этом селе? В Ольшаге? Или где?
— В селе Кизичи...
— Кизичи, — повернулся к сотнику Проня, — стоят на этом же тракте, тридцать вёрст отсюда. Скачи, хватай Зохера!
Сотник, гремя саблей, всё же подлез к умирающему да заговорил тоже ласково, берендей поганый:
— Когда ты поменял тетрадь у жида, Афанасий, да как она выглядела?
— Позавчера... Или вчера... Не упомню. А тетрадь покрыта коричневой кожей, в шестериду листа... Эхххх — хееее... — отошёл Афанасий Никитин.
— Вчера мы брали у того же Зохера две баклаги водки, — грубо врал сотнику Бусыга. — Мы тоже гнались за Афанасием. Хотели разузнать торговые пути... Водку, значит, брали в селе Кизичи. В шинке. Шинок там один. Ловите Зохера там, если ещё не убег... А мы уж, простите, такой обычай, станем здесь до следующего утра покойного отпевать да хоронить по-людски. Зря вы святого отца убили, кто теперь купца отпевать станет? Мы плохо церковный обычай знаем...
Литвинский сотник послал на это Бусыгу курей доить да с лютой словесностью в горле выскочил за дверь. Дверь повисла на одной ремённой петле.
Похоронили тверского купца Афанасия Никитина да безымянного православного попа поздним вечером, при полной луне, на заросшем кладбище. Проводил их до кладбища местный дед, слепой, старый-престарый. Но ещё помнил дед, что в этих местах была Православная Русь, а не подлая Литвинщина. Деда водил за руку малец, правнук, так тот по-польски всё кричал на ворон, а по-русски знал только «больно!» и «дай!». Мальчонке вручили половину каравая хлеба, а слепому его прадеду — три копейки серебром.
13
Азям (озям) — русская старинная верхняя одежда, длинный кафтан, сермяжный или из толстого сукна домашнего изготовления.