— Вы просто разбиваете мне сердце своим счастливым видом, — завел старую песню Фрейзен, стоило нам поравняться с ним и Северным Волком для короткого приветствия.
Рыжик хмыкнул и радостно ответил на рукопожатие, а я… Пыталась смолчать, правда пыталась. Но не в меру длинный язык и так в последнее время находился под строгим и, как ему кажется, чрезмерным контролем, потому сей орган решил взбунтовать, а то, что не вовремя — не его проблемы.
— Приложи подорожник, — мило улыбнувшись, посоветовала приятелю, пытаясь взглядом его стукнуть.
Не вышло. Заскучавший плат, буквально воодушевился этаким советом, и обернувшись к целителю просительно жалостливо вопросил:
— У тебя случаем с собой нет?
— Чего? — оборотень с ходу не вник в наши чудачества.
Однако Туз быстро это исправил:
— Так подорожника. К слову, Лианель, а куда приложить-то?
Ответила я остряку одними губами, поскольку подошли мы к правительственной чете непозволительно близко, и то, что я выдала доставшему меня Фрейзену, матери Чара лучше не знать. Иначе, боюсь, у столь влиятельной оборотницы может случиться культурный шок. Хотя… с тремя сыновьями, думаю, она и не такое слышала.
В следующий момент препирательства оказались пресечены на корню. Отец нашего венценосного друга дернул рукой, скрутил замысловатый пасс, отдаленно напомнивший жест весьма неприличный, и образовал барьер, служащий заслонкой для ушей посторонних. Это было настолько не по этикету, что даже я заворожено уставилась на Чевиана Сейхери, изволившего самоуправствовать на столь традиционном мероприятии. Нет, понятно, что кому, как ни ему. Но все-таки… А как же приличествующие знакомству речи? Раскланивания, расшаркивания и льстивые заверения счастья от встречи?
Нет, ну сие никуда не годится. Я так готовилась, а он…
А он просто, и вполне располагающе улыбнулся нам с Миром, а также замершему позади Эрику, и обнял сына, не пряча в глазах гордость за отпрыска и то, что дико скучал.
Наблюдая сию сцену, смекнула — барьер видимо не только звуконепроницаемый, однако и видимость слегка корректирует. Думаю, со стороны мы все выглядим немного иначе.
Под напором неприкрытой родительской любви я смутилась. И сделала сие преждевременно. Поскольку в следующий момент, и сама попала в объятья, да до того неожиданные, что впору стало сесть от изумления прямо на пол, если бы не жениховская ручка, послужившая подпоркойдля моей потерявшей всякую устойчивость спины.
Илайяра Сейхери очутилась рядом настолько стремительно, что я попросту и растеряться не успела. Обхватила мое лицо в своих ладонях, словно стремясь его изучить и запомнить до мелочей, а после крепко обняла, шепнув на ошеломленное не меньше, чем его хозяйка, ухо:
— Спасибо.
Сказать что-либо в ответ не вышло, и я под насмешливыми взорами жениха, Чара и его старшего братца только и смогла головой кивнуть, принимая благодарность. Ибо была она столь искренней и глубокой, что отказаться и мысли не возникло. Дальше почести перепали Эрику, которого оборотница тоже вдоволь натискалась. Шут после проявления сих нежностей даже смутился слегка, чего я еще за ним не замечала. Ну, а третьим, словно десерт, под раздачу попал Рыжик, совершенно не утративший своей высокомерной невозмутимости, и в ответ на ласковое касание правительницы к щеке, еще и приобнял ее этак… по-сыновьи.
А я уже рассчитывала, что крайняя степень удивления мной пройдена. Нет, он, конечно, рассказывал, будто с королевской четой на короткой ноге, но чтобы настолько.
— Мальчик мой, — мелодичным тоном молвила Илайяра, — я одобряю твой выбор. Девочка великолепна.
Постойте, это что же? Она обо мне? И как у нее вышло так быстро определить?
От недостатка информации, зачесалась левая бровь. Водился за ней такой грешок. И пусть привычка сия являлась сомнительной, и по этикету ее следовало давить и игнорировать, но… Я не первая из собравшихся кто пренебрег правилами.
— Знаю, — коротко кивнул Рыжик, и глянул на меня с хитринкой, дескать, видишь — мой выбор не мог быть безвкусным.
В ответ показательно гордо вздернула нос, намекая некоторым бессовестным хитрецам, что еще неизвестно, кто кого выбрал.
— А ты… — на сей раз родительница Чара, наконец, заметила непосредственно своего младшенького. Правда, взирала она с такой укоризною, что будь Чар чуть менее устойчив, наверняка бы проникся, — И когда только поумнеешь? Вон, какую красавицу упустил из виду.