— Нет, — покачал головой мэтр Ник-кита. — Если не прекращать прием. А к тому идет. И спасти ситуацию сможете только вы, Ваше Высочество. Вот почему вы здесь, и я все столь подробно излагаю.
— Как?
— Вы станете первым Императором, который будет знать правду, но сможет промолчать.
— Подождите, мэтр, — поднял руку Вест. — Этот ответ порождает целую кучу дополнительных вопросов. Начиная хотя бы с того, что мой… да, прах вас побери, убедили!.. МОЙ отец еще жив и продолжает здравствовать! Второе — что изменилось? Почему именно теперь? И потом — а как же Клятва?
— Начнем с конца, если позволите.
— Да хоть сбоку.
— Благодарю, — глава СВВИБ сделал вид что не заметил ни раздражения в голосе принца, ни ехидства. — Клятву мы обойдем. Нынешняя медицина не чета той, прежней. И психологи давно придумали, как поставить блок на большинство императивов Императорской присяги. Вот только вы первый, кто даст согласие на такое вмешательство.
— Допустим.
— Второе… Почему именно теперь? При правлении Алекс-сандра І «Мудрого» все только начиналось и об утечке информации можно было не опасаться. Поверьте, мой принц. Все не так сложно, как кажется людям, не имеющим представления об устройстве секретных служб. А девяносто девять процентов из аппарата СВВИБ никогда не знали и так и не узнают, чем и для чего они на самом деле занимаются.
Мэтр посмотрел на Климука, заметил на его лице недоверие и кивнул.
— Ну, хорошо. Вот вам пример. В НИИ ведутся разработки сверхсекретного оружия. За ними, естественно, надзирает служба безопасности. Поэтому все записи в исследовательских журналах ведутся в двух экземплярах. Один — рабочий, для внутреннего использования. Второй — архив СВВИБ, для контроля. Мало ли что может случиться. Диверсия, скажем. И все материалы в институте будут уничтожены. С рабочими документами все понятно, а вот с теми, которые направляются в архив — ситуация сложнее. Служба безопасности, как и любая иная военизированная структура имеет ряд уровней допусков. И те, кто на самом верху пирамиды, непременно желают знать, что происходит на подведомственном им участке. Отсюда, никого не удивляет, что главе СВВИБ и его заместителям постоянно оправляются рапорта, содержащие экстракт всех событий. В том числе и по ходу испытаний.
— И не только в военизированных…
— Согласен. Но в гражданских институциях все сложнее. А здесь приказ начальника не принято обсуждать. Объяснение из разряда «так надо» проходит в большинстве случаев, даже на уровнях выше среднего звена. Так вот… Принято считать, будто руководство, ознакомившись с рапортами, их уничтожает. А если нет? Скажите, мой принц, как вы думаете: такие подсказки, пусть и выхолощенные, помогут другим исследователям в той же области? Например, НИИ того ж профиля, только расположенного на Беллоне.
— Наверняка. Во всяком случае избавят от прохождения тупиковых вариантов.
— Верно. Грандиозная экономия средств и времени, и никто никого ни в чем не заподозрит. Исследователи сдали копии офицеру безопасности. Тот передал их в архив. Архивариус отправил дальше по инстанции «выжимку». И только последний, самый доверенный, находящийся вне всяких подозрений, посвященный в тайну человек отсылает данные эннэми. И так во всем. Исполнители нижних эшелонов свято уверены, что трудятся на благо Родины, а потому усердны и старательны.
— Да… Вы правы. Если такой нарыв вскроется. То гной утопит всех.
— Я это уже и сам сказал, — укоризненно заметил мэтр Ник-кита. — Теперь о временах Алекс-сандра ІІ «Бережливого». Когда противостояние набирало сил и масштабности. Именно при нем был введен пятипроцентный военный налог. Вести войну на два фронта… Я имею в виду, что империя вооружала не только себя, но и врага — оказалось слишком тяжелой ношей даже для столь развитой экономики. Часть ВПК пришлось отдать в частные руки, хоть и под присмотром государства. Одним словом, как говорили древние: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги». Но и тогда процесс оставался под контролем. У людей хватало забот и помимо войны. А наши аналитики все время придумывали какие-то новые приоритеты. Мелкие, понятные и вполне достижимые.
— Вроде Фонда военной индульгенции[25]?
— А то, — улыбнулся мэтр. — Мое, кстати, предложение. Я тогда совсем молодой был, все время что-то изобретал, выдумывал… Человек всю жизнь может делать посильные для себя взносы. И когда совершит преступление, кроме тех, что в списке самых тяжелых…
— Уклонение от уплаты налогов и воинской повинности… — съехидничал Вест.
— Ну, не только. Покушение на императора, сепаратизм, преднамеренное убийство…
— Можете не продолжать. Нам зачитывали список.
— Вы словно не одобряете? А по-моему, гениально. Я однажды вычитал, что еще в древние времена многие церкви продавали преступникам эти самые индульгенции. И тот, кто мог позволить себе ее купить — считался очищенным и неподсудным. Только они брали всю сумму сразу, тем самым отсекая огромные массы малоимущих граждан. Так что мое ноу-хау исключительно в предложении рассрочки и предоплаты. Прижилось же в народе. А это, поверьте, лучшая оценка.
— Да. Соглашусь. Жизнь полна неожиданностей и вовремя уплаченный взнос в Фонд, лучшая гарантия, что завтра не окажешься в тюрьме.
— Кстати, вот вам и еще один положительный показатель. С тех пор, как за преступления стали наказывать деньгами, количество тюрем уменьшилось на порядок. Тяжелых преступлений, вопреки утверждениям СМИ, не так много. А отдавать кровные сбережения за хулиганство или превышение скорости никто не торопится. Понимают, что растранжирить бонусы просто, и можно запросто оказаться в неприятной ситуации с пустым счетом.
Дверь с тихим шипением открылась.
— Ваш завтрак, господа…
Антонина в белом переднике поверх делового костюма и волосами, забранными под ажурный чепчик, смотрелась мило и потешно. Она вкатила в комнату небольшую тележку, уставленную кофейным сервизом и целой кучей разнокалиберных тарелочек и вазочек с бутербродами на любой вкус.
— Спасибо, деточка, — кивнул мэтр Ник-кита. Недоуменно посмотрел на новый вид инспектора. — А этот маскарад зачем?
— Прислуге положено.
— Ерунда какая-то. Снимай все и присаживайся с нами.
— Все?
— Ой, ну будет тебе, — рассмеялся мэтр. — Не капризничай. Тебе не идет… Впрочем, если Его Высочеству любопытно взглянуть…
— Как-нибудь в другой раз, мэтр… — поддержал шутку Вест. — Тем более, я все уже видел. Лучше вернемся к временам правления Алекс-сандра ІІ.
— Да? А я, признаться, думал, что с этим периодом мы уже разобрались. Рутина и только. Все те события, которые вынудили нас на столь радикальные меры, как вы можете догадаться, начались уже в годы царствования вашего батюшки.
— И что же такого чрезвычайного произошло именно в последние двадцать лет? — Климук взял ближайший бутерброд и осторожно надкусил. — Ммм, ты до сих пор помнишь мои вкусы. Спасибо. Вот уж не ожидал.
— Ваше Высочество, — Антонина обворожительно улыбнулась. — Я знаю о вас все. Такая работа…
— Да, — подтвердил глава СВВИБ. — Без преувеличения. И многое сейчас было бы гораздо проще, если бы не тот злосчастный случай на Инокине.
Девушка едва заметно вздрогнула. Похоже, она пережила самый настоящий ужас, если до сих пор окончательно не забыла. Весту даже жаль ее немного стало.
— А во времена Алекс-сандра ІІІ случилось самое страшное, что только могло — рутина! Человек такое существо, которое умудряется привыкнуть ко всему. В древности даже шутка такая была. Мол, человек привыкает даже к казни через повешенье. Сперва немного дергается, а потом привыкает и висит спокойно.
— Мрачная шутка.
— Зато точно отражающая характер Человечества. Всего каких-то три поколения сменилось, а граждане Ирия свыклись с войной и эннэми, как с сезонными штормами. Кое-какие меры приняты, а там поглядим: может, в этом году пронесет мимо, обойдется?.. Еще никто не ропщет, но и патриотизм угасает буквально по годам. А когда у людей исчезает глобальная цель, ослепляющая сознание, словно солнце глаза, они начинают оглядываться и присматриваться к мелочам. И скрывать правду становиться все сложнее, все затратнее. Не говоря уже о такой пакости, как человеческий фактор, способной развалить даже самую стабильную и надежную структуру.
25
Индульге́нция (лат. Indulgentia от лат. indulgeo, «терпеть, позволять») — в католической церкви — освобождение от временной кары за грехи, в которых грешник уже покаялся и вина за которые уже прощена в таинстве исповеди, в частности разрешение от наложенной Церковью епитимьи