Приподняв Шэнь Цинцю, Ло Бинхэ рывком подтянул его к себе, причём гигантский член проник ещё глубже.
— И как же… мне тебя… называть? — выдавил Шэнь Цинцю.
Ло Бинхэ приостановился и, заключив его в объятия, в смущении принялся говорить иносказаниями:
— Мы… поскольку это наша первая брачная ночь, учитель, как насчёт того, чтобы называть меня…
…
«Спасите-мою-душу!» — с этой мыслью Шэнь Цинцю отчаянно затряс головой, словно безумный.
— Учитель, ну назовите меня так хоть разок, пожалуйста?! — в радостном предвкушении настаивал Ло Бинхэ.
Однако Шэнь Цинцю вновь стиснул зубы, полный решимости не издать ни звука, хоть из уголков его глаз сочились слёзы. При виде столь упорного сопротивления глаза Ло Бинхэ также предательски заблестели от закипающих слёз.
— Учитель, даже после того, как мы сделали всё это, — горестно бросил он, — вы… почему вы по-прежнему не соглашаетесь?..
Его голос был проникнут искренним страданием, но Шэнь Цинцю не собирался вновь поддаваться на эту хитрость: слёзы Ло Бинхэ были воистину удивительным явлением — они могли в любой момент брызнуть из глаз по желанию одарённого ученика.
— Всего один раз, — не унимался тот. — Если учитель не желает, то всего один-единственный раз: я сохраню его в памяти и впредь никогда не попрошу об этом, хорошо?
Слёзы закапали на лицо Шэнь Цинцю, при том что нижняя половина его тела по-прежнему подвергалась непрестанным терзаниям — воистину непростое положение, иначе не скажешь.
«И как я могу отказаться от подобного предложения?» — пронеслось в голове мужчины.
В конце концов он решил вновь пойти на компромисс.
Но второму разу точно не бывать, ни за что и никогда!
С трудом втянув воздух, он через силу шепнул:
— Муж [6].
Глаза Ло Бинхэ тотчас радостно вспыхнули:
— Учитель, что вы только что сказали?
— Му… — Шэнь Цинцю проглотил конец слова, так что он прозвучал тише комариного писка, тотчас обратившись в мольбу: — Бинхэ… прошу… помедленнее…
Однако тот не поддался на эту уловку:
— Учитель, скажите малость погромче, я не расслышал!
С ростом его энтузиазма возрастал и напор — после нескольких жестоких толчков Шэнь Цинцю почувствовал, что у него в животе всё перевернулось вверх дном, и окончательно сдался.
Из последних сил вцепившись в волосы Ло Бинхэ, он выдавил, задыхаясь:
— Ох… Ах… Муж, муж, прошу тебя, прекрати, я больше не могу… Я правда больше не могу…
Не дожидаясь, пока он закончит всхлипывать, Ло Бинхэ поднял Шэнь Цинцю, усадив его на колени, отчего его член проник в недосягаемые прежде глубины. Одной рукой поддерживая Шэнь Цинцю, а другой обнимая его за талию, Ло Бинхэ упорно продолжал пронзать его тело.
— Жена [7], — бросил он прямо-таки источающим счастье голосом.
«…Спасите-мою-душу!»
Это слово погрузило Шэнь Цинцю в глубины такого стыда, что всё его тело напряглось, включая многострадальное отверстие.
— Твою мать, заткнись! — вырвалось у него. — Не… не называй меня подобными словами!
Однако Ло Бинхэ не было дела до его возражений. Продолжая засаживать Шэнь Цинцю, он обнял его, шепча:
— Учитель, вы такой хороший… Я всегда хотел услышать, как вы называете меня так, вы не могли бы повторить это ещё парочку раз?
По загривку Шэнь Цинцю потекла тёплая струйка, и, не поднимая глаз, он мог сказать, что Ло Бинхэ, должно быть, плачет от восторга.
Воистину, он попросту неисправим.
Их конечности переплелись, тела с ног до головы покрывал горячий пот, так ноги Шэнь Цинцю то и дело соскальзывали со спины Ло Бинхэ, причём он сам съезжал вниз. Мужчине оставалось лишь крепко обнять ученика за шею — притянув его к себе, он слился с Ло Бинхэ в страстном поцелуе.
Заручившийся содействием учителя Ло Бинхэ был словно ребёнок, дорвавшийся до сластей — его глаза засияли ещё пуще, а движения нижней части тела сделались более энергичными, без устали расплющивая твёрдой широкой головкой внутренности Шэнь Цинцю. В конце концов тот сдался, испустив стон боли и удовольствия.
Это привело Ло Бинхэ в абсолютный восторг — ему вообще нравился любой звук со стороны Шэнь Цинцю. Прежде чем сознание мужчины затуманилось, его уха достиг шёпот:
— Учитель… назовите меня так ещё раз…
***
Когда Шэнь Цинцю проснулся утром следующего дня, то первой его мыслью было, что он желает забить до смерти некоего короткошёрстного монстра с пика Цинцзин.
Он готов был поклясться, что его чувство собственного достоинства прошлой ночью попросту испарилось.
Ничего более постыдного он и представить был не в силах!