Японская сказка глубоко поэтична. Не только потому, что стихи нередко умело вплетаются в ткань повествования, но и потому, что и поэзия и сказка всегда почитались в Японии как орудие добра и справедливости, способное укрощать сердца людей и ярость стихий. Ведь недаром, как гласит легенда, поэт Соги (XV в.) усмирил свирепого разбойника силой своего искусства («Разбойник — любитель поэзии»).
Те герои сказок, которые наделены великим даром стихотворца, всегда вызывают уважение, любовь и сострадание. Тот, кто творит, не может быть источником зла — таков поэтический закон японской сказки. И потому невеста, умеющая к месту сложить красивое стихотворение, берет верх над своими завистливыми соперницами. Барсук украдкой таскает из чужого дома свитки со стихами и самозабвенно декламирует их на поляне, освещенной лунным блеском («Барсук — любитель стихов»). А разбойник по кличке Красный Осьминог всходит на эшафот, отдавая людям свой последний дар — простой и величавый — поэзию («Предсмертное стихотворение Красного Осьминога»).
Японская сказка реализует метафору: искусство живет. Статуя богини становится женой бедняка. Черный ворон, гордо взмахнув крыльями, навсегда покидает кусок холста. И в этом тоже заключена глубина поэтичности сказочного фольклора.
Всеобъемлющая лиричность японских сказок достигается еще и благодаря тому подчас неуловимому музыкальному ритму, который так свойствен японскому фольклору. Часто вплетаются в повествования широко распространенные в японском языке ономатопоэтические наречия, имитирующие раскаты грома и шуршание осенней листвы, шум весеннего дождя и потрескивание стебельков бамбука в новогоднем огне, а также многочисленные звукоподражания — отрывистый собачий лай, ворчание старого краба или уютное мурлыканье кошки. Каждая сказка имеет свой мелодический рисунок. В ней как бы звучит то трудовая песня, то плясовой наигрыш, то тихая, грустная мелодия.
«Что же из всего живого на земле не поет своей собственной песни?!» — восклицал великий поэт Японии Кино Цураюки (IX в.). В японской сказке поет все. Поют даже барсуки, опьяненные лунным светом и «осознанием» красоты жизни («Барсуки-музыканты»). В японской сказке поет природа — вечный источник мудрости и вдохновения.
Чувство единства с природой, свойственное японцам и нашедшее свое отражение в разных формах и направлениях японского искусства, стало основой и всего повествовательного фольклора. Звери и птицы, цветы и деревья — все в японской сказке наделено душой, все живет. И, наверное, поэтому в ранг сказочного канона возводит фольклор буддийское учение о нравственном запрете убивать. В повествованиях звучит жалость к зверю и птице и сознание того, что они имеют равное право с человеком на жизнь и счастье («Жалобы уточки»). Японская сказка проверяет человека на доброту, в качестве основного критерия ставя его чуткое отношение к природе.
Замечательной чертой японских сказок можно считать также и то, что значительная их часть непосредственно связана с различными праздниками и обрядами, приуроченными к определенным временам года. И сегодня праздников в Японии великое множество. Большая их часть восходит к древним магическим ритуалам, связанным с хозяйственной деятельностью японского крестьянства.
В сказочные сюжеты вплетались и целые описания праздника, и упоминание его реалий. Календарные атрибуты выполняли в сказках ту же функцию, что и в обряде, — были носителями символики счастья и благополучия, предвестниками света и добра. Ведь недаром в одной из сказок («Портрет красавицы») именно новогоднее украшение — «кадомацу» — спасает крестьянина и его жену от козней жестокого князя.
Если собрать воедино все японские сказки, то взору откроется чудесная картина праздников года — каждый из них по-своему нашел отражение в японском повествовательном фольклоре. Пусть иногда лишь намеком, деталью, но всегда ярко и колоритно. Будет здесь и описание новогодней игры в мяч, и любование распустившимися цветами сакуры; в синем небе поплывут пестрые матерчатые карпы; под звуки долго звенящей над рисовым полем песни заколышутся зеленые ростки; снова в седьмой день седьмого месяца соединятся две звезды — Ткачиха и Пастух, вечно влюбленные и вечно тоскующие на разных берегах Небесной реки (Млечного Пути); и опять взойдет над землей большая осенняя луна и горы вспыхнут алым заревом кленовой листвы…
На протяжении истории в японской культуре сформировалось целое направление — календарная поэзия. Блестящие образцы ее находим мы и в народной традиции, и в литературной. Веками воспевалась в Японии красота родной природы, ее новизна в любое время года. Сказки по праву стали одним из важных элементов этой календарной культуры. Некоторые из них можно назвать даже календарной песней в прозе — настолько ярко и самобытно отразился в них дух японского календарного обряда.