<p>
— Не рановато ли вам, барышня, молодильную воду хлестать?</p>
<p>
Польщённая столь заковыристым вопросом красотка тотчас радостно выдала в ответ:</p>
<p>
— А она правда целебная?</p>
<p>
Да, к молодильным средствам барышне рано прикладываться. Ей школу бы ещё закончить, пожалуй.</p>
<p>
— Сомнительно, — рубанул правду-матку Глеб, — но могу подсказать верный рецепт от всех болезней.</p>
<p>
Таинственно понизил голос.</p>
<p>
— Есть такой местный обычай... старинный. Если человек болен, и даже родниковая вода не помогает, он должен пойти в лес, в самую дремучую глушь. Где нет людей. И там произнести заклинание. Очень громко. Выкрикнуть. "Лес, лес, возьми мою хворь!" И всё пройдёт.</p>
<p>
Глеб когда-то вычитал целительное заклинание в журнале из школьной библиотеки. Единственное нечто, задержавшееся в памяти, из россыпи незатейливых баек. И, вероятно, он был единственным на весь посёлок, а то и на район, аборигеном, помнящим такой "старинный местный обычай".</p>
<p>
— А вы на себе пробовали?</p>
<p>
— Да... Один раз. С тех пор и не болею.</p>
<p>
— Иди, иди, балабол! — прогавкала за спиной какая-то бдительная тётка. — Не морочь девочке голову.</p>
<p>
Глеб подмигнул зарумянившейся брюнетке и зашагал дальше.</p>
<p>
Он ведь даже и не соврал. Хвори спортивного мальчишку не настолько донимали, чтобы сплавлять их к лешему. Но кто неуязвим? Дрянная идея — тащиться на тренировку с больным горлом и температурой. На трассе Глеба скрутила жаркая слабость. Он постоял с минуту, навалившись на глубоко вонзившиеся в снег палки. Затем сошёл с лыжни и ковылял по сугробам, пока не упёрся в груду валежника. Кричать не мог, только едва слышно прохрипел: "Лес, лес, возьми мою хворь!"</p>
<p>
Ничего не произошло. Остудило жутью, затрясло. Домой незадачливый лыжник явился чуть ли не на бровях. Заснул, онемелый от вонзившейся в глотку боли, напичканный лекарствами, с компрессом на пылающем лбу. А поутру болезнь превратилась в неприятное воспоминание, в сон.</p>
<p>
С того дня Глеб сумел бы растолковать непосвящённым значение слова "самовнушение" толковее самого толкового из всех толковых словарей. Но никому о случившемся в январском лесу не рассказывал, даже полунамёками, опасался насмешек.</p>
<p>
Раздумья о странностях былого скомкали время пути в незаметные мгновения. Август уже насорил на опушке палой листвой. Тропа вела на подъём, в сумрачный бор на пологом холме. Глеб остановился, когда понял вдруг, что не слышит собственных шагов. Огляделся. Знакомый с детства замшелый ельник... нет, не тенистый — пронзённый светом до корней. Мертвенно прозрачный. Дорожку замело хвоей. Зелёной, блестящей, живой. В смолистых насыпях увязали звуки. Полинявшие до верхушек ели проецировались на сухой мох истощёнными тенями.</p>
<p>
"Что за мор? Короеды расплодились?"</p>
<p>
Глеб покачал головой в растерянности и зачем-то сказал вполголоса:</p>
<p>
— Лес, лес, отдай свою хворь!</p>
<p>
— А много ли ты унесёшь?</p>
<p>
Голос звучный, озорной.</p>
<p>
Человек шагнул из-за выворотня и неслышно приблизился к тропе.</p>
<p>
— Мы знакомы? — неприязненно спросил Глеб.</p>
<p>
— Не помнишь меня?</p>
<p>
Неизвестный выскользнул из муара теней в дымчатый светопад.</p>
<p>
— Ярик?!</p>
<p>
Одноклассник. Не друг, но достойный соперник на лыжне.</p>
<p>
— Давно тебя не было...</p>
<p>
— Кручусь, Ярь... Сам как?</p>
<p>
Ярослав улыбнулся, развёл руками. Дела у него, видать, шли вяловато. Зато рукопожатие болезненно удивило энергичностью. Ладонь шершавая, жёсткая... как расщеп сомкнулся.</p>
<p>
— И на сколько тебя хватит? — Ярь словно забыл разжать пальцы, напротив, хватка усилилась. — Всего тебя? На деревце?</p>
<p>
Глеб отпрянул, вырвал онемевшую руку.</p>
<p>
"Я ведь обознался?!"</p>
<p>
Ярика в классе дразнили верзилой... с чего вдруг он так ссохся? Ладно похудел, но врос?! Волосы пёстрые дыбом, изжелта-серые глаза, расширенные зрачки — светобоязнью незнакомец явно не страдал.</p>
<p>
— Да хоть и деревце, — с вызовом процедил Глеб, — мало?</p>
<p>
— Нет, — усмехнулся желтоглазый, — но слова — ничто.</p>
<p>