Вкрадчивая интонация плохо сочеталась с хищной усмешкой человека, откликнувшегося на прозвище Ярь.</p>
<p>
— И твои — ничто? — зло спросил Глеб.</p>
<p>
— Проверь, — улыбка, вдохновляющая на зуботычину, преобразилась в гримасу напряжённого внимания. — Я сдержу слово, и ты сдержишь.</p>
<p>
— Хорошо. Что ты предлагаешь?</p>
<p>
Глеб старался говорить спокойно. Хотелось побыстрее отделаться от чокнутого наркомана, и желательно без драки.</p>
<p>
— Когда прижмёт, но отказаться от себя не посмеешь, приди в лес и скажи: "Ярь-Явор, не время"...</p>
<p>
— И что это значит?! — смешок всё же передёрнул деланную невозмутимость.</p>
<p>
— Значит — не проси о пустяках, — прошелестел Ярь.</p>
<p>
— Сюда прийти? — спустя мгновения ступора уточнил Глеб.</p>
<p>
— Лес — всюду лес.</p>
<p>
И вправду, долго ли простоит осыпавшийся ельник. И шальная мысль "отказаться от себя" забредёт ли когда-нибудь в голову?</p>
<p>
— Будешь в тягость себе — приди и останься.</p>
<p>
— Предлагаешь мне втихаря сдохнуть где-то под ёлкой?! — осенило Глеба. — Да ради...</p>
<p>
— Обещай, — перебил Ярь, — и я помогу, только шепни. Даю слово.</p>
<p>
— А если я загнусь в... реанимации? Утону?.. Забуду? Что тогда?</p>
<p>
— Не забудешь.</p>
<p>
Зазвенело в висках, но желтоглазый вроде и губами не шевельнул. И дорогу чревовещатель уступать не спешил. Чудиле стоеросовому и вечность не срок. И "дыра" в расписании электричек его, конечно, не напрягала.</p>
<p>
— Ладно, без разницы, где сгнить, — нетерпеливо согласился Глеб. — Осточертеет трепыхаться, кину свою тушу в лесу... Слово.</p>
<p>
Ярь кивнул и отошёл в сторону с тропы, в тень. Не очень-то радовала перспектива оставить за спиной невменяемого субъекта, но других вариантов не предвиделось. Шагов двадцать Глеб выдержал, потом обернулся. Полупрозрачный силуэт перетекал от ствола к стволу, из луча в луч, пока не слился с размытой светотенью...</p>
<p>
Электричка вздрогнула, громыхнула суставами, впустила сквозняк в прокуренный тамбур, Глеб вдруг понял, что пообещал назойливому психу выбрать день своего ухода в мир иной. Посмаковал сигаретку, выдул дым, подумал: "А не обрыднет житуха, бессмертным буду". Хохотнул, поперхнулся. И выбросил из головы дурацкий разговор.</p>
<p>
В городской жизни вчерашний студент увяз на годы, накрепко, залип камушком в асфальте, словами отца. Домой наезжал изредка, на лесные прогулки время не выкраивал. Крутился-вертелся до потемнения в глазах, бизнес раскручивал.</p>
<p>
На свежий воздух, в буреломный субор, Глеба вывезли без церемоний по ухабистой грунтовке безликие отморозки, науськанные переживающими за обмеление доходов авторитетами. Парни руководствовались принципом "дёшево и сердито". Нет ствола? Тем хуже для несговорчивого клиента. Глеб так и остался в неведении, собирались ли его замолотить насмерть железным прутом или всего-то перевоспитать до сознательности безобидного фарша.</p>
<p>
Помнится, ему матерно посоветовали молиться. Само отчаяние выхаркнуло в завяленную жарой траву кровавое: Ярь-Явор, не время...</p>
<p>
— Это кто варв... — издевательское возмущение костолома сорвалось испуганным "петушком".</p>
<p>
Из глубин леса двигалась лавина неведомой угрозы. Вдохи и выдохи, канонада сокрушительных ударов по сухолому. Ритмичное свирепое безмолвие. Волна чистой звериной ярости.</p>
<p>
Нападающий не успел подготовиться к защите. Просто не понял, от кого или от чего отбиваться. Глеб лежал ничком и в первые секунды ничего не видел. Но чуял резкую вонь, ощущал порывы воздуха и судороги почвы, слышал хруст, рык и вопли. Карающий прут упал, глухо звякнул о корень. Отморозки визгливо матерились, захлопали дверцы машины.</p>
<p>
Глеб перевалился на спину, приподнял голову. Растерявшие боевой дух шестёрки панически трамбовались в тачку, окружённые взъерошенными тварями, в которых полуобморочное сознание неуверенно опознало крупных собак. Скорченный ублюдок в ковбойке поддерживал левой рукой болтающуюся в окровавленном дочерна рукаве правую конечность, перебитую... или перекушенную чуть ниже локтя.</p>
<p>
Одичавшие псы позволили одичалым человекам забиться в спасительную жестянку, но едва затарахтел стартер, капот накрыло ободранным стволом высохшей на корню сосны. Рыжая труха текла по смятому металлу, в салоне копошились скулящие отморозки. Собаки помалкивали. Сцена казалась достойной какой-нибудь туповатой комедии, если бы не боль от побоев и тёмно-красные выплески повсюду, и стёкла машины, перемазанные кровищей с обеих сторон.</p>