Когда ты впервые увидел ее — хотя Майкл тебя и предупреждал, что она очень изменилась,— тебе захотелось убежать. Но ужас прошел, и ты был рад сделать для нее хоть что-нибудь, рад, что можешь быть рядом с ней. Если бы не эти последние часы, ты бы никогда по-настоящему и не узнал, какая она была на самом деле. Последние несколько ночей она совсем не спала, и вы болтали.
— Ты когда-нибудь пробовал кокаин? — спросила она в последнюю ночь.
Ты не знал, что сказать. Странно было слышать такое из уст матери. Но она умирала. Ты сказал, что пробовал.
— Неплохая штука,— сказала она.— Когда я еще могла глотать, они давали мне кокаин с морфием. Чтобы снять депрессию. Мне понравилось.
Как же так, мама? Ты же в жизни не выкурила ни единой сигареты, тебя качало даже от двух рюмок...
Она сказала, что морфий спасал от боли, но она все время была как во сне. А ей хотелось, чтобы голова была ясной. Она хотела знать, что происходит.
Затем она сказала:
— А вы, молодые, можете обойтись без секса?
Ты спросил, что она имеет в виду под словом «обойтись».
— Ты понимаешь, о чем я говорю. Я должна знать об этом. Мне не так долго осталось жить, а вокруг так много интересного. Мне внушали с детства, что секс — это испытание, через которое вынуждены проходить замужние женщины. Потребовалось немало времени, чтобы я избавилась от этого предрассудка. Теперь мне кажется, будто меня обманули.
Ты всегда считал, что твоя мать — закоренелая пуританка.
— У тебя, наверное, было много женщин?
— Да ладно, мама,— сказал ты.
— Ну давай выкладывай, чего скрывать? Если бы я заранее знала, что мне предстоит так рано умереть, мы бы могли куда лучше понять друг друга. Я так мало о тебе знаю.
— Ну, было у меня несколько девочек.
— Правда? — Она подняла голову с подушки.
— Мам, можно я не буду вдаваться в подробности, а?
— А почему нет?
— Как-то неловко.
— Жаль, что люди тратят столько времени на всякие условности. Бог мой, сколько времени я потратила впустую. Так что говори уж правду.
Ты начал забывать, как она выглядела тогда, и видел ее совсем молодой, даже моложе, чем она была в твоем далеком детстве. Ее изнуренное болезнью тело казалось каким-то нереальным. А ты видел в ней молодую женщину.
— Тебе, правда, это нравится? — спросила она.
— Конечно. Конечно, нравится.
— Ты спал с девочками, которых не любил. А когда любишь, это по-другому?
— Конечно, совсем по-другому. Намного лучше.
— А помнишь Салли Киган? Ты и с ней тоже переспал?
С Салли Киган ты встречался, когда учился в школе, ходил с ней на концерты.
— Да, было дело один раз.
— Я так и думала.— Она обрадовалась, что интуиция ее не подвела.— А со Стефани Бейтс?
Потом она спросила:
— Ты счастлив с Амандой?
— Да, кажется, счастлив.
— До конца жизни?
— Надеюсь.
— Мне повезло,— сказала мама.— Мы с папой были счастливы. Но не всегда было легко. Однажды я хотела уйти от него.
— Правда?
— Все мы люди.— Она поправила подушку и поморщилась от боли.— Мы были очень глупые.— Она улыбнулась.
Откровенность заразительна. Ты начал вспоминать детство. Пытался объяснить ей свои детские ощущения. Рассказал, что всюду чувствовал себя посторонним, как бы отстранялся от своего существа и смотрел на себя со стороны. Интересно, другие люди испытывают то же самое? Ты всегда считал, что другие более четко представляют себе, что они делают, и куда меньше терзаются вопросом: для чего? Ты поведал о своем первом дне в школе. Ты ревел и цеплялся за ее ногу. Ты даже помнил, какие на ощупь были ее брюки из шотландки, как они царапали твою щеку. Она отправила тебя к школьному автобусу — тут она прервала тебя, чтобы сказать, что переживала не меньше, чем ты,— а ты спрятался в рощице и дождался, пока автобус тронулся, затем вернулся домой и сказал, что пропустил его. И мама отвезла тебя в школу на автомобиле, и ты явился в класс с опозданием на час. Все наблюдали, как ты входил с записочкой, а потом объяснял, что пропустил автобус. Когда наконец ты сел на свое место, то понял, что отстал навечно.
— Тебе не кажется, что все чувствуют примерно то же самое?
Затем мама сказала, что всегда знала о твоем лихом трюке с термометром (ты опускал его в горячую воду — симулянт!), но разрешала тебе притворяться больным, когда тебе действительно требовалась передышка.