Феликс раздражённо закатил глаза.
— Достаточно уже ворковать, — проворчал он и схватив свою спортивную сумку, закинул на плечо. При этом снова раздался громкий звон. — Я думал, что нас ждёт дом, в который нужно проникнуть и вещи, которые нужно украсть.
Вместо того, чтобы отпустить, Девон обнял меня обоими руками и притянул ещё ближе.
— Да ты просто завидуешь, потому что Деи здесь нет. В противном случае, ты сделал бы с ней тоже самое.
Феликс тихо пробормотал в ответ:
— А вот и нет. В это время я бы уже целовал свою девушку, чтобы уверить её в том, какая она замечательная, а после взял бы на прогулку под луной. В романтической игре я сначала и до самого конца делаю всё возможное и невозможное. И именно так я намерен поступить, как только мы проберёмся в особняк и встретимся. Так что прошу меня извинить, моя дама меня ждёт.
Он поднял руку в дерзком салюте, затем развернулся и потопал дальше через лес, издавая почти столько же шума, как и прежде. Может он и убрал свой меч в ножны, так что больше не мог рубить кусты, но вместо этого начал бормотать себе что-то под нос. Феликс не был счастлив, если не трещал как сорока по сто слов в минуту, даже если говорил только с собой.
Я вздохнула.
— Не знаю, что будет лучше, придушить его или восхищаться его самоуверенностью.
— Расслабься, Лайла, — Девон повернулся, и теперь мы стояли друг напротив друга, его руки спустились на мою талию. — Как только мы приблизимся к замку, Феликс обязательно заткнётся. Он понимает, как важна наша миссия. Мы все это понимаем.
Я кивнула.
— Ты всегда знаешь, что сказать, чтобы я почувствовала себя лучше.
Он улыбнулся.
— Это одна из моих обязанностей в качестве твоего парня, верно?
Я обвила руками его шею.
— Ты самый лучший парень.
Девон посмотрел на меня, его зелёные глаза сверкали, словно тёмные изумруды. Наши глаза встретились, и сработало моё зрение души — моя магия, позволив заглянуть в глубину его сердца, и мою грудь тут же затопило тёплое счастье, как будто это были мои собственные эмоции. В некотором смысле так и было, поскольку я чувствовала тоже, когда смотрела на Девона, слышала его голос, заставляла смеяться или улыбаться, или скрашивала его день как-то иначе.
Я встала на цыпочки и прижалась к его губам. Девон притянул меня ближе и ответил на мой поцелуй. Наши губы снова и снова встречались, так что мне казалось, будто мы кружимся в головокружительном темпе, хотя мы стояли на месте.
— Как только вы, влюблённые голубки, будете готовы! — крикнул Феликс, его голос был достаточно громким, что вспугнуть грызунов-каменозубов, снующих по земле, которые тут же спрятались в свои норки.
Тяжело дыша, мы отстранились, всё ещё не выпуская друг друга из объятий.
— К сожалению, долг зовёт, — пробормотал он хриплым голосом. — Продолжение следует позже?
Я улыбнулась.
— Само собой разумеется!
Мы с Девоном догнали Феликса, и втроём зашли глубже в лес.
Летнее солнце зашло, пока мы с Девоном целовались, и темнота быстро охватила лес. Мы не смели использовать фонарик, поэтому Девон и Феликс немного отстали, позволив мне идти впереди, поскольку я всё ещё ясно могла видеть, как если бы сейчас был день. У меня был не только редкий талант зрения души, с помощью которого я могла заглянуть в человека, но и ещё один обычный зрительный талант, который позволял мне даже в темноте безупречно видеть всё вокруг.
А место, куда мы направлялись прямо сейчас, определённо можно было назвать мрачным. Мы шли в особняк семьи Драконисов, в дом Виктора Дракониса, самого могущественного человека в Клоудбёрст Фоллс и заклятого врага семьи Синклеров.
И монстра, который убил мою маму.
Чем дольше мы шли, тем темнее становилось и тем молчаливее становились мы трое. Даже Феликс перестал болтать и опустив руку на свой меч, оглядывался по сторонам, хотя из-за густого тумана, который медленно опустился на лес с вершины горы Клоудбёрст, почти ничего не видел.
Время от времени я слышала вдалеке шум воды одного из многочисленных водопадов, стекающих по горному склону в долину. Получающиеся в результате клубы тумана покрывали вершину горы даже в самый жаркий день. А ночью, после захода солнца, туман становился всё гуще и гуще, опускаясь всё ниже в долину.