Фокнер снова успел отступить. Сержант вновь замахнулся и приготовился к сражению. Ему не повезло: он ошибся. Удар, который повалил бы на землю почти всякого мужчину, всего-навсего покачнул могучее накачанное тело убийцы. Когда Миллер выпрямился, Фокнер, набычившись, налетел на него, разъяренный и безжалостный, словно ураган. Раздался треск ребер, ломающихся с веселым щелканьем, будто спички, и Миллер, застонав от боли, сполз под ноги врага.
Фокнер отошел назад и носком ботинка сильно пнул сержанта в солнечное сплетение. Следующий пинок непременно раскроил бы ему череп, но Миллера спасла Дженни. Она подползла к Фокнеру и схватила его сзади за ногу. Он оттолкнул ее твердым ударом руки, как отгоняют муху, и снова кровожадно осклабился, глядя на бесчувственное тело Миллера у своих ног.
Бомбардир успел появиться как раз вовремя.
Стремительный полет Дойла кувырком по наклонной крыше, на его счастье, прервался благодаря кованой старой викторианской водосточной трубе, которая была на совесть сработана солидными мастеровыми и была раза в два шире и массивней, чем нынешние, гнутые из жести их потомками. Дойл повис, уцепившись окоченевшими пальцами за карниз, раздумывая, стоит ли с девяти или десяти метров спрыгнуть на негостеприимный булыжник дворика. Так же, как Дженни, он решил, что восхождение в проливной дождь по мокрой и крутой кровле весьма опасно и рискованно. Но так же, как у нее, выхода у него не было. Он дотянулся до проржавевшей балюстрады и перемахнул через нее как раз в тот миг, когда Фокнер, оторвав от себя девушку, приготовился добить Миллера.
Дойл неслышно подкрался к маньяку и, вложив всю свою ненависть в кулаки, с двух рук ударил его по почкам. Фокнер, взвыв от боли, нагнулся вперед. Реакция его все еще оставалась молниеносной, и он почти мгновенно обернулся. Бомбардир, перешагнув через лежащего Миллера, воткнул убийце крепкий кулак своим вероломным запрещенным приемом, за который его ненавидели соперники, прямо под ребра. Насколько он помнил, именно таким образом он надолго выводил из строя не меньше дюжины крепких парней в расцвете своей боксерской славы.
Но даже теперь Фокнер не упал, хотя с трудом устоял на ногах.
— Иди сюда, гнида! — прокричал Дойл. — Я буду тебя убивать!
Миллер поднялся на колени, постанывая, и пытался привести в чувства Маллори. Дженни Краудер тоже подобралась к ним и поддерживала голову инспектора, второй рукой натягивая платье пониже на колени. Инспектор благодарно кивнул им. Говорить он был не в силах. Его лицо было сплошной гримасой боли. Миллер скрестил руки на груди, чувствуя, как обломки ребер буравят ему легкие, и сплюнул, потому что его рот переполнился кровавой слюной.
Было время, когда болельщики выкладывали аж по пятьдесят гиней, чтобы иметь счастье увидеть, как дерется Бомбардир Дойл. Сейчас, под дождем, на старой крыше, Миллер, девушка и инспектор могли даром восхищаться последним из великолепных боев Дойла.
Напружинившись, словно тигр перед прыжком, Бомбардир, сцепив руки прямо перед собой, обрушился на Фокнера. Убийца уже подустал, а у Дойла хватало опыта и чутья понять, что ни в коем случае нельзя дать ему передохнуть и найти второе дыхание. Дойл откачнулся в сторону, словно маятник, когда Фокнер приготовился бить наотмашь. В ответ он сам нанес ему сокрушительный удар в лицо, разорвав губы, которые и так были в крови после мощных кулаков Миллера. Враг взвизгнул от боли, а Дойл впечатал ему правым кулаком прямо под левый глаз. Он шагнул ближе, считая исход поединка решенным.
— Держись от него подальше! Отойди дальше! Дальше! — отчаянно закричал Миллер. — Не подходи близко.
Но сейчас Дойл слышал только восторженный рев толпы и дышал знакомым запахом отринувшего его ринга и победы, тем особым ароматом, что был смесью тысячи массажных кремов, мазей для растирания, капы, мужского острого пота, усталости, слез человеческого бессилия и поражения, жары, предательства и триумфа. Он сам, как несмышленыш, подставил Фокнеру открытое незащищенное лицо и позволил ему ударить себя в правую челюсть. Он надеялся, что после этого враг выпрямится и подойдет ближе, тогда бы он мог бить прямо в сердце — и закончить бой. Он в очередной раз ошибся, как никогда не ошибался на ринге и слишком часто в жизни. Фокнер выгнулся, качнулся и вбил острый локоть в спину Дойла. Боль была настолько неожиданной и сильной, что Бомбардир упал. Фокнер, хищно заворчав, пнул лежащего соперника ногой в лицо так твердо, что Дойл покатился по кровле и лишь на мгновение задержался у балюстрады. Тонкие проржавевшие прутья прогнулись под его тяжестью и, не выдержав, треснули, ломаясь надвое. Дойл еще пытался удержаться наверху, отчаянно стараясь подтянуться. Кровь из носа и губ заливала его лицо. Фокнер, ехидно осклабившись, сделал два шага к краю поля боя и, презрительно сошурясь, сильно спихнул его в десятиметровую пропасть. Падая, Бомбардир дважды перевернулся в воздухе, ударился о водосточную трубу, потом о карниз над окошком гостиной и гулко упал на чистенький мощеный дворик.