Сначала он обхватил запястье Абидеми в воинском рукопожатии, затем Гарго.
Все они обернулись на звук приближающихся шагов.
К ним двигались два космических десантника, закованные в серебро, со взглядом охотников.
Еще одни люди с недостигнутой целью.
Первый был поджарный, как волк, с загорелой, обветренной кожей, волосы коротко острижены, а лицо покрыто шрамами. За спиной воина висел смертоносный двуручный меч, а на поясе в ножнах — обычный цепной клинок и гладиус с треснутой кобальтовой Ультимой на рукояти.
Другой — широкоплечий и бледнокожий, с патрицианскими чертами лица, на груди вместо обычного двуглавого орла — большой одноглавый. За спиной у него тоже был огромный клинок.
— Я слышал, вы сослужили нашему отцу хорошую службу, — сказал он с выраженным и четким акцентом.
Первый воин шагнул вперед, переводя взгляд с Волка на Саламандр.
Он кивнул, по-видимому, находя их достойными.
— Я Гарвель Локен, — представился он. — А это Натаниэль Гарро.
Так не должно было быть…
Магнус застыл на коленях перед покрытым паутиной трещин зеркалом, которое когда — то находилось в дальнем углу его военного шатра. Теперь оно одиноко стояло среди развалин того, что когда — то называлось Палатинской Башней. Кругом раздавался грохот артиллерии, зловонные облака пороховых газов пробегали по останкам башни. Демонические твари, суетливо бормоча, то появлялись в поле зрения, то исчезали, но Магнус игнорировал любые отвлекающие моменты.
Все его внимание было приковано к зеркалу и отражениям в разбитом стекле.
После изгнания из Дворца он не двинулся с места и оставался неподвижным, как статуя, ради которой в юности взбирался на горы Просперо.
Долгое время его печалил тот факт, что зеркало было неполноценным, являясь символом его расколотой сущности. Но теперь, когда осколки воссоединились, ему страстно хотелось поднять и разбить его о камни башни.
Переход из Дворца в руины за стенами был нелегким и едва не прикончил его и без того смертельно раненых сыновей. Жизни Менкауры и Амона висели на волоске, и для их спасения потребовалось все искусство величайших адептов Павонидов.
Ариман же нуждался только в мастерстве хирургеонов. Но что — то в любимом сыне Магнуса сломалось во время пребывания во Дворце. Он не мог сказать наверняка, что это было, но опасался его значения для будущего.
Примарх смотрел в зеркальные отражения себя, но там, где когда — то они показывали несметное множество его обличий, аспекты его души во всем ее разнообразном великолепии и безобразии, теперь он видел только одно лицо — то, которое стал носить, когда отверг предложение своего отца.
В центре не хватало одного каплевидного осколка, и теперь его место заняло постоянно искривляющееся демоническое стекло, точно соответствующее зазору. Магнус знал, что оно сделано из материала, враждебного этому миру и всему в нем живущему.
Тошнотворные краски растекались по его поверхности, как пленка прометия по воде, и невозможный свет тонкими пучками медленно сочился по трещинам между осколками. Отражения, оказавшиеся ближе всех к новому пополнению, уже были запятнаны этой расползающейся силой, и вскоре все зеркало будет поражено мерцающим варп-светом.
Странно, но эта мысль не расстроила примарха.
В боковое зрение попала фигура легионера в доспехах Сынов Хоруса, на нагруднике цвета морской волны — гребень с плюмажем. Магнус чувствовал его настороженность при приближении к нему, но душа воина была покорной и преданной до исступления, а сам он чертовски эффективным.
— Милорд, — обратился он. — Меня зовут Кинор Аргонис, я советник Воителя.
— Я знаю, кто ты, Аргонис Немеченый, — Магнус наконец отвернулся от нематериального зеркала. — Чего ты хочешь?
— Я принес весть от Воителя. Он посылает за тобой.
— И чего хочет мой брат? Какова цель его вызова?
Аргонис сделал паузу, ему хватало благоразумия понимать, что ложь может быть опасной.
— В войне открывается новый фронт, и Луперкаль желает знать, с ним ли ты.
Аргонис отступил назад, когда Магнус поднялся во весь рост, внушая своим новым и ужасным обличьем в воинственном аспекте благоговейный трепет и немалый страх.
— Иди к нему, Аргонис, и скажи, что я с ним до самого конца.
ПОСЛЕСЛОВИЕ