Потом отправился спать и сам.
Я пролежал минут пятнадцать, стараясь расслабиться — заставляя себя расслабиться, — и под тихое гудение кондиционера размышлял, можно ли обзавестись семьей, не имея жены. Я уже пришел к выводу, что если дети нуждаются во мне, то это не важно, как вдруг кто-то босиком вошел в комнату.
— Томми, это ты?
Скрипнула кровать, когда он забрался ко мне под простыню.
— Томми?
— Я хочу спать здесь. Света я не включил.
— Что происходит?
— Ничего. Просто я хочу спать с тобой. — Он придвинулся ближе и обнял меня рукой. Крепко обнял. Для тринадцатилетнего пацана он был достаточно силен. — Ты теперь мой папа.
— Угу. — Я обнял его в ответ и взъерошил ему волосы. — Но ты теперь большой мальчик и — эй! — Я быстро натянул простыню и сел. — Какого черта ты делаешь?
И сразу же пожалел о вопле. В темноте был виден его силуэт — мальчик дрожал. И голос его дрожал тоже.
— Ты не хочешь меня?
У меня чуть не вывалилась прямая кишка, когда я сообразил, о чем речь.
— Я думал, что ты хочешь меня. Разве не поэтому ты стал папой?
— Я усыновил тебя, Томми, потому что люблю тебя. Он недоверчиво хмыкнул.
— Я правда люблю тебя, — настаивал я. Мозг работал на полных оборотах, пытаясь найти правильный выход. — Действительно люблю. — Он, казалось, почти успокоился и снова стал подбираться ко мне. — Но я имею в виду не это. Томми, ты меня любишь?
— Ты не пускаешь меня!
— Я о другом. Существует масса видов любви…
— Чего ты хочешь? — закричал он и заплакал, всхлипывая, как маленькая девочка. Я начал понимать, что он предлагал мне единственную вещь, которую имел, — свое тело, — а я отверг подарок. Как я могу любить, если не разрешаю ему проявить ответное чувство?
— Томми…
Мне хотелось взять его на руки и прижать к себе, но я не осмелился и вместо этого слез с кровати.
— Не вставай, — проворчал я и, прошлепав в гостиную, включил телефон.
Бетти-Джон еще не спала — в такой-то час. Она ответила после второго гудка.
— Кто это?
— Джим. У меня возникла проблема.
— А до утра твоя проблема не подождет?
— Нет, не подождет. Би-Джей, бумаги на детей еще не пришли?
— Нет, а в чем дело?
— Да просто Томми попытался залезть ко мне в постель. Я хотел узнать, откуда?..
— Это все?
— Может быть, я выразился недостаточно ясно, Би-Джей? Он хотел большего, чем просто спать со мной.
— Я поняла. Это все?
— Би-Джей!..
— Джим, мы уже сталкивались с подобными случаями. Это происходит очень часто, и я удивлена, что ты не в курсе. Мог бы сообразить, увидев, как он обращается с Алеком.
— Ладно, пусть я не сообразил. Сейчас не время кружить вокруг да около. Я просто не знаю, что делать.
— Лечь обратно в постель. Сказать Томми, что ты его любишь.
— Уже пробовал. Не помогает.
— Я же говорю: скажи ему, что ты его любишь. Скажи так, чтобы он понял.
— Бетти-Джон… Ее тон стал резким.
— Ладно, объясняю доступно. Многих детей подобрали в маленьких городах или там, где не было порядка или мало-мальски действенной социальной помощи. Они выжили не благодаря наследственной склонности к выживанию. Это не дикие дети, напротив, они в достаточной мере цивилизованны, чтобы стать предельно беззащитными. Такие при крахе общества умирают первыми, а те, что выжили, заучили, что их выживание зависит от благосклонности других людей. Иногда они вынуждены платить за благосклонность именно такую цену. Прости, что шокирую тебя, Джим, но я думала, что ты знаешь. Множество детей выжило лишь благодаря проституции. Таковы правила игры, во всяком случае, они так считают. Их нельзя переубедить за одну ночь — они просто не поймут, что ты стараешься втолковать. Слишком дорого они заплатили, чтобы заучить правила. Отталкивая от себя ребенка, ты тем самым говоришь ему, что он нелюбим.
— Но это неправда…
— Но он думает так, потому что не знает ничего другого. Джим, подумай об этом. Мы видим перед собой лучших из выживших. Что, по-твоему, произошло с некрасивыми детьми, с теми, кто не был достаточно симпатичен для секса?
Я не ответил.
Бетти-Джон без обиняков заявила: — Джим, только что ты сказал Томми, что он должен Умереть, так как безразличен тебе.
— Но он должен быть умнее, — возразил я.
— Должен? Три года его учили обратному. Можно разрушить его убеждения за шесть недель?
— Пожалуй, нет. Но я думал…
— Ты усыновил этих детей на горе и на радость. Так вот это — горе. Он хотел расплатиться с тобой единственной монетой, которая у него была. Ты должен сделать одно из двух: либо принять плату, либо научить его, что существует множество других способов возвратить долг. Если не можешь сделать сегодня ночью второе — а я думаю, что можешь, — ты обязан сделать первое. И не надо приводить мне доводы о морали и гуманизме — только не в такой поздний час. Их сразу можно разбить первой заповедью нашей Семьи: мы должны общаться с детьми на их уровне, если хотим, чтобы они нас поняли. — Она помолчала. — Я виновата, что заранее не предупредила тебя, но мне казалось, что ты держишь ситуацию под контролем.