— Наверное. Уже люблю. Только…
— Только что?
— … Не думаю, что тебе стоит беспокоиться насчет этого. Мне нравится.
— Не в этом дело.
— Тогда в чем?
— Мне тоже нравится, потому я и делал это. Не только с тобой — со всеми остальными. Помнишь, что ты говорила раньше? Ты сделала это, чтобы узнать, что ты будешь при этом испытывать…
— Я говорила о бомбах.
— Да, но то же самое относится и ко мне. Я делал это, чтобы узнать, что при этом почувствую.
— Сколько раз?
— Какая разница?
— Знаешь, что об этом говорил Вольтер? Если ты сделал это один раз, ты экспериментировал. Больше — значит, извращенец.
— Я — извращенец.
Она села, завернулась в одеяло, чтобы согреться.
— Ладно, ты извращенец, а я сука. Мы стоим друг друга. Нет худа без добра.
Я уставился на нее. Она была абсолютно серьезна. Я был извращенцем. Она — сукой.
Ну и что?
И все равно я любил ее. И все равно она любила меня.
Я начал смеяться. Лиз тоже. Я протянул руки, и она упала на них.
— Знаешь, почему я люблю тебя так сильно?
— Почему?
— Потому что просто люблю. Ты заставляешь меня смеяться. Я никогда не поверил бы, что у полковника Лизард Тирелли такое чувство юмора. Мне с тобой хорошо, спокойно. И прежде всего потому, что ты принимаешь меня таким, каков я есть.
После того как я закончил целовать ее, а она закончила целовать меня, Лиз сказала: — Послушай, мой хороший, у меня нет выбора. Я люблю тебя, потому что ты преданный.
— Даже если я виноват как черт?
— Особенно потому, что ты виноват как черт.
— Лиззи, — сказал я. — Мне надо сообщить тебе еще кое-что.
— Что? — Я солгал.
— Насчет чего?
— Я солгал президенту Соединенных Штатов сегодня, то есть вчера. О людях в лагерях. Она спросила, остались ли они людьми. И я сказал «нет». Я сказал, что на себе испытал, будто они продали свою человечность. Это неправда. Ложь. Я знаю, как они человечны. Я сказал так только потому… потому что хотел, чтобы она сбросила бомбы. Я хотел отомстить.
— Я знаю. — Что?
— Я знаю, — повторила Лиз.
— Понимаешь, я солгал! И на основе этого президент принимала решение. О людях в лагерях. А я заверил ее, что они больше не люди. Я помог ей оправдать атомную бомбардировку.
Лиз помрачнела.
— Я знаю, — еще раз сказала она. — Теперь я отпущу тебе твой грех. Мы знали, что ты так поступишь. Потому и подставили тебя президенту. Доктор Зимф, доктор Форман и еще несколько человек одобрили это. Я работаю с Консультативным советом, милый. Мы хотели сбросить эти бомбы. Слушай, я едва ли не большая дура. Я сбросила их! Ты думаешь, что решение принималось только на основании твоих слов? Нет, было множество других причин. Ты присутствовал… — Она неожиданно рассмеялась. — О нет! Самое смешное заключается в том, что ты должен был уменьшить нашу вину! — А?
— Чтобы мы не барахтались в ней, как делаешь ты! И внезапно я все понял. Мы расхохотались!
— Я еще никогда в жизни так не развлекался в постели! Я чувствую себя законченным подлецом!
— Прекрасно! У тебя есть для этого еще один повод! — Она обхватила меня ногами. — Сделай что-нибудь извращенное.
— Ладно. Где ты хранишь бойскаутов?
— В холодильнике. На второй полке.
— М-м. Мы будем спать сегодня?
— Зимой отоспишься…
69 ГАВАЙИ
Гений — это перпетуум-мобиле.
— Ну уж, это совсем по-курортному… — запротестовал я.
— Нас приглашает сам Форман, — настаивала Лиз. — Это большая честь.
Я пожал плечами.
— Хорошо. — И пошел за ней.
В палатке у пляжа мы взяли напрокат велосипеды и покатили по оживленному бульвару к Даймонд-Хед. Кратер возвышался огромной зеленой стеной.
Я поражался энергии Формана. За ним не угнаться. Я начал испытывать благодарность к светофорам.
— Посмотрите, — показал он. — Это зоопарк Гонолулу. Вам стоит зайти туда как-нибудь. Там сохранилось целых три носорога, возможно последние на белом свете. Будет о чем рассказать внукам.