Но стоит нам только спуститься по эскалатору к зоне востребования багажа, как я понимаю, что такси нам уже не понадобится. Талларико, верный своему слову, заблаговременно сюда позвонил и отдал необходимые распоряжения.
— Добрый вечер, — говорю я, опуская багаж на водительскую тележку.
— Пошел ты на хрен! — орет шофер, сбрасывая мой чемодан на пол. — Я тут кое-кого жду. — Его выговор четкий, но определенно латинский, хотя и сильно отличается от протяжных мексиканских акцентов, к которым я привык в Лос-Анджелесе.
— Ну да, так это я и есть. То есть мы.
— Ты Рубино?
— Рубио.
— А у меня написано Рубино.
— Ага, и неверно написано. Если вы здесь от Эдди Талларико, то ждете здесь именно меня. Я Винсент Рубио. ~ Протягивая руку для пожатия, я стараюсь быть вежливым. Здесь и сейчас нет никакой нужны вступать в пререкания. Я уже как-то попал на заметку к полиции аэропорта в Мемфисе — нет-нет, только не спрашивайте, как и с какого боку, — а потому в Южной Флориде мне лишняя болтовня ни к чему.
— Ты на Рубио не похож.
Я пожимаю плечами. Мне уже не впервые что-то подобное говорят.
— Извините, что я вас так разочаровал.
Водила не сдается.
— Ты скорее на Рабиновича похож. Или на Лернера. На прошлой неделе я уже одного такого Лернера возил.
— Как интересно. — Я чувствую, как поднимается моя температура, и виной тому уже вовсе не влажность.
Десятью минутами и несколькими с трудом избегнутыми перепалками позже мы с Глендой, а также водитель, которого, как выяснилось, зовут Рауль, шагаем через автоматические двери и спускаемся на нижний уровень международного аэропорта Майами, где я чуть не задыхаюсь от жутких выхлопных газов. Вот тебе, Винсент Рубио, очередной отпуск.
Лимузин, которого я ожидал, оказывается потрепанным «доджем» без всякого кондиционера, но у нищих слуг нет, и мне, по крайней мере, теперь не нужно дожидаться такси. Пока мы отъезжаем от аэропорта, я глазею из окна машины на то, что сходит за местный пейзаж. Аэропорты вообще-то никогда не размещают в особенно приятных местечках. Над Беверли-Хиллс, к примеру, очень мало самолетов пролетает. Тем не менее у меня возникает чувство, что теперь мы проносимся по редкостно вшивому району. Я сердечно рад тому, что ограничение скорости здесь где-то около шестидесяти и что шофер добавил туда еще добрых миль двадцать в час.
— А зачем здесь везде такое солнце нарисовано? — спрашивает Гленда. Она имеет в виду крупные указатели, висящие над шоссе, где красуется ярко-оранжевое солнце прямиком из мультяшек.
— А это для туристов, — сообщает водитель.
— В смысле, чтобы они его с настоящим перепутали?
Водитель мотает головой:
— Вы следуете по этим самым солнцам. Они приводят вас к побережью. К месту отдыха.
— А что, если по этим солнцам не следовать? — интересуюсь я.
Шофер тычет большим пальцем в сторону окна за которым гниет еще один вшивый район. Там сплошь маленькие домишки и здания, из которых на глазах песок сыплется. Возле заросших сорняками газонов стоят ржавые автомобили. Повсюду нецензурное граффити, уличные фонари поголовно разбиты.
— А то, что в итоге вы оказываетесь вон там. Вскоре мы проезжаем трущобы и оказываемся на другой автостраде, а водитель рассказывает нам про свое детство на Кубе, про свободу, которая у них там была, пока Фидель не пришел и все не изгадил.
— Значит, вы эмигрировали… а когда? — спрашивает Гленда.
— В семьдесят девятом, — отвечает водила. — На тех транспортах.
Тут я вспоминаю, что в свое время об этом читал. Кастро, пытаясь очистить свою страну от нежелательных элементов, разом переправил всех кубинских зеков в Майами, где они охотно обосновались и в итоге влились в общую экосистему Южной Флориды. Получилось что-то вроде заповедника, вот только чиновники Службы иммиграции и натурализации почему-то специальной униформой работников зоопарка не обзавелись.
— Вы сидели в тюрьме? — спрашиваю я.
Шофер щелкает языком.
— Вот, значит, что вы подумали? Что те транспорты только одних зеков перевозили?
— Все так думают.
Водила разворачивается на сиденье, все тело его теперь обращено ко мне, глаза больше не следят за дорогой. На его вождение это, похоже, никак не влияет, зато это как пить дать влияет на мое душевное спокойствие.
— Это они хотят, чтобы вы так думали.
— А на дорогу вы не хотите взглянуть?
— Средства массовой информации, — продолжает шофер, не уделяя ни малейшего внимания моим протестам. — Это они все сделали так, чтобы мы выглядели как преступники, понимаете? Вот так-то. Угу. Это был расистский фокус — вот что это было.