Выбрать главу

– Знаете, – сказал Сеп, – а лето вышло чудесное. Я никогда ни с кем… то есть…

Крышка сорвалась. Мак выругался и отдёрнул руку, держась за пальцы.

– Ты как? – осведомилась Хэдли. – Крови нет?

– Нет, всё нормально. – Мак попытался размять пальцы, снова выругался, а затем рассмеялся. – Похоже, ящик меня цапнул.

Все уставились на жертвенный ларец. Крышка постепенно становилась всё темнее от дождя и наконец слилась с плотью леса, превратившись в ничем не примечательный затонувший в дёрне валун. Мир пах свежестью, зеленью и чистотой.

– Удивительно, как мы вообще его нашли, – заметила Лэмб.

– Спасибо шторму, – отозвался Сеп, поправляя слуховые аппараты. – На прошлой неделе ящика тут не было. Видимо, ливень размыл почву.

– Как думаете, сколько ему лет? – спросила Хэдли.

– Сотни. Может, тысячи.

– А может, миллионы? – подхватил Аркл.

– Вот ты дурак, – пробормотала Лэмб и щёлкнула его по уху.

Аркл заулыбался.

– Продолжаю настаивать: надо было всё сжечь, – заявил он, щёлкая зажигалкой.

Сеп заметил, что Хэдли наблюдает за ним из-под чёлки опухшими красными глазами. Её мучительницы, Соня и Шантель, загнали бедняжку в лес к краю оврага. Сеп посмотрел сквозь деревья на облака – огромные жемчужные башни, чьи вершины напоминали наковальни, а основания пластались над островом. Прилив обрушился на скалы, и Сеп вспомнил, как мама любит слушать волны через открытое окно гостиной.

– Теперь что? – спросил Аркл.

– Скажем слова, которые придумал Сеп, – напомнил Мак.

– Ну, они не совсем мои, – замялся тот, ведь фразы сами пришли к нему и пронзили череп, точно лезвие ножа. Морок показался настолько реалистичным, что Сеп тогда даже вскрикнул.

– В смысле – не твои? – переспросила Лэмб.

– Они мне вроде как примерещились. Словно… словно ящик сам подсказал правила.

– Ладно, мы их произнесём. Что затем?

– А затем мы навечно останемся друзьями, – подытожил Сеп.

– И почему это сработает? – удивился Аркл.

– Потому что мы дадим клятву друг другу.

– И сохраним нашу тайну, – подхватила Хэдли, сжимая ингалятор. – Чур, никому ни слова.

– Ой, будто можно об этом в школе похвастать, – отмахнулся Аркл. – В смысле, ну такая ерунда.

Снова зарядил дождь, роняя холодные капли на разгорячённую кожу ребят.

– Давайте произнесём клятву, – предложил Сеп.

– Чур, я встану подальше от вас, чудики, – заявил Аркл.

Все устроились вокруг ящика. Дождь пошёл сильнее, укрыв поляну серой пеленой и отгородив ребят от остального мира.

Сеп попытался вглядеться в завесу.

Что-то шевелилось в тени среди деревьев. Он прищурился, сосредоточившись на одном пятнышке.

Послышался шёпот – или чей-то очень далёкий крик, – и над поляной повисла тишина. У Сепа мурашки побежали по коже, да и остальные ребята сгрудились поближе. Их тени слились.

– Сеп? – окликнула Хэдли, наваждение исчезло, и компания снова осталась сама по себе.

В воздухе кружила пара воронов. Они пристроились на ветке над головами ребят и принялись перебирать лапами и ерошить перья, стряхивая с них капли.

– Я готов, – сказал Сеп.

Хэдли взяла его руку в свои и подняла над ящиком, куда уже протянули ладони остальные. Сеп почувствовал тепло её кожи, вдохнул принесённый дыханием леса аромат Хэдли и закрыл глаза.

– Готовы? – спросил Мак. – Помните, что говорить?

Лэмб стиснула зубы и кивнула.

«А ведь что-то и правда происходит», – подумал Сеп, но потом Хэдли сжала его руку, и все прочие мысли улетучились из головы.

– Давайте, – сказал он. – Пока Роксбург нас не нашёл.

И они произнесли клятву – правила жертвоприношения.

«Никогда не приходить к ящику в одиночку», – сказали, не расцепляя рук.

«Никогда не открывать его после захода солнца», – продолжили, сплетя пальцы.

«Никогда не пытаться забрать свою жертву назад», – закончили и отступили.

Часть 1. Четыре года спустя

…и пусть я очень хочу уехать с этого острова и мне нравится этот остров, я, безусловно, готов выдержать (и предвкушаю) сложности жизни в кампусе.

Обращаясь к вашему уважаемому заведению, я размышлял о природе своего существования и невольно вспомнил слова Аристотеля, великого философа, который верил в силу метафор и считал, что «корни образования горькие, но плоды сладкие», а «дружба – это медленно созревающий плод». И пусть мой опыт ограничен средним школьным образованием, осмелюсь утверждать, что в обоих случаях насчёт образования Аристотель ошибался, ибо корни его сладки для пытливого ума. И представление о дружбе как о «медленном созревании» ошибочно – оно предполагает неизбежность дружбы и рассматривает одиночество как нежелательное отклонение. Что ж, я сам выбрал своё одиночество и В свою защиту прошу учесть, что я использовал его одиночество, чтобы подсластить корни своего образования.