Боюсь, мы были бы только радысюжету круче Жана Жене,Когда, не желая иной награды,твой муж ушел бы к моей жене,И чтобы уж вовсе поставить точкув этой идиллии без конца —Отдать бы мать мою, одиночку, за отца твоего, вдовца.
Когда я еду, сшибая тугрики,в Киев, Крым, Тифлис, Ереван —Я остро чувствую, как республикижаждут вернуться в наш караван.Когда я в России, а ты в Израиле —ты туда меня не берешь, —Изгои, что глотки себе излаяли,рвутся, как Штирлиц, под сень берез.
Эта тяга сто раз за сутки нас настигает с первого дня,Повреждая тебя в рассудке и укрепляя в вере меня —Так что и «форд» твой тяжелозадыйпо сто раз на трассе любойВсё целовался б с моею «ладой»,но, по счастью, он голубой.
«Пришла зима…»
Пришла зима,Как будто никуда не уходила.На дне надежды, счастья и умаВсегда была нетающая льдина.
Сквозь этот парк, как на изнанке век,Сквозь нежность оперения лесногоВсе проступал какой-то мокрый снег,И мерзлый мех, и прочая основа.
Любовь пришла,Как будто никуда не уходила,Безжалостна, застенчива, смешна,Безвыходна, угрюма, нелюдима.Сквозь тошноту и утренний озноб,Балет на льду и саван на саваннеВдруг проступает, глубже всех основ,Холст, на котором всё нарисовали.
Сейчас они в зародыше. Но вотПойдут вразнос, сольются воедино —И смерть придет.А впрочем, и она не уходила.
НОВЫЕ БАЛЛАДЫ
Первая
В кафе у моря накрыли стол —там любят бухать у моря.Был пляж по случаю шторма гол,но полон шалман у мола.Кипела южная болтовня, застольная, не без яда.Она смотрела не на меня. Я думал, что так и надо.В углу витийствовал тамада, попойки осипший лидер,И мне она говорила «да», и я это ясно видел.
«Да-да», – она говорила мне не холодно и не пылко,И это было в ее спине, в наклоне ее затылка,Мы пары слов не сказали с ней в закусочной у причала,Но это было куда ясней, чем если б она кричала.Оса скользила по колбасе, супруг восседал как идол…Боялся я, что увидят все, однако никто не видел.Болтался буй, прибывал прибой,был мол белопенно залит,Был каждый занят самим собой, а нами никто не занят.
«Да-да», – она говорила мнезеленым миндальным блеском,Хотя и знала уже вполне, каким это будет резким,Какую гору сулит невзгод, в каком изойдет реванше —И как закончится через год и, кажется, даже раньше.Все было там произнесено —торжественно, как на тризне, —И это было слаще всего, что мне говорили в жизни,Поскольку после, поверх стыда, раскаянья и проклятья,Она опять говорила «да», опять на меня не глядя.
Она глядела туда, где свет закатный густел опасно,Где все вокруг говорило «нет», и я это видел ясно.Всегда, со школьных до взрослых лет,распивочно и навынос,Мне все вокруг говорило «нет»,стараясь, чтоб я не вырос,Сошел с ума от избытка чувств,состарился на приколе —Поскольку если осуществлюсь, я сделать могу такое,Что этот пригород, и шалман, и прочая яйцекладкаПо местным выбеленным холмамраскатятся без остатка.Мне все вокруг говорило «нет» по ясной для всехпричине,И все просили вернуть билет, хоть сами его вручили.Она ж, как прежде, была тверда, упряма, необорима,Ее лицо повторяло «да», а море «нет» говорило,Швыряясь брызгами на дома, твердя свои причитанья, —И я блаженно сходил с ума от этого сочетанья.
Вдали маяк мигал на мысу – двулико, неодинако,И луч пульсировал на весу и гас, наглотавшись мрака,И снова падал в морской прогал,у тьмы отбирая выдел.Боюсь, когда бы он не моргал, его бы никто не видел.Он гас – тогда ты была моя; включался – и ты другая.Мигают Сириус, Бог, маяк —лишь смерть глядит не мигая.«Сюда, измотанные суда, напуганные герои!» —И он говорил им то «нет», то «да».Но важно было второе.
Вторая
Si tu,si tu,si tu t’imagines…
Люблю,люблю,люблю эту пору,когда и весна впереди еще вся,и бурную воду, и первую флору,как будто потягивающуюся.Зеленая дымка,летучая прядка,эгейские лужи, истома полей…Однабеда,что все это кратко,но дальше не хуже, а только милей.Сирень,свирель,сосна каравелья,засилье веселья, трезвон комарья,и прелесть бесцелья,и сладость безделья,и хмель без похмелья, и ты без белья!А позднее лето,а колкие травы,а нервного неба лазурная резь,настой исключительно сладкой отравы,блаженный, пока он не кончится весь.