— О-о-о-ой! — завыла Юлька. — Мати-и-и-льда! Ну, ты опять за свое?!
— Ну чего за свое? — недовольно сказала Матильда.
— За фантазии за свои. Ведь всем известно, как ты врешь классически!
Матильда поняла, что нарушила данную себе клятву, и ужаснулась, но Юлька заставила подругу тут же забыть про все. Она вдруг расхохоталась и закричала:
— Ой! Матильда! Я же вот что недавно узнала: ты, оказывается, никакая не Матильда, а Матрена! Да-да! Я нечаянно мамин разговор с тетей Глашей подслушала: это твой отец тебя так назвал в честь своей матушки. Твоя мама сопротивлялась, а он настоял. А потом, когда твои родители развелись, тебя мама на Матильду переделала по твоей просьбе. Но ведь по документам ты все равно Матрена, Мотька, одним словом. Ой, Матильда, сколько смеха было, когда я ребятам во дворе рассказала!.. Умрешь! — Душевной тонкостью Юлька не отличалась, и ей казалось, что для Матильды все это так же смешно, как и для нее самой. Поэтому она вдруг оборвала смех и спросила как ни в чем не бывало: — Ну, что, Матильдочка, значит, мы с мамой к вам через недельку заглянем?
Матильда посопела в трубку.
— Нет, уж лучше я к тебе загляну, — процедила она.
— Ты заглянешь?
— Вот именно. Только да будет тебе известно, что я хоть и девчонка, но у меня очень хороший хук справа.
Тут стоявшие возле будки мальчишки переглянулись.
— Слышал? Хук справа! — тихо сказал Шурик.
Семка ничего не сказал. Он только приоткрыл рот и медленно кивнул.
— Что справа? — не поняла Юлька.
— Хук. Это боксерское выражение такое. И я на днях приду и врежу тебе как следует за твою Матрену.
Юлька помолчала, оторопев, но скоро пришла в себя.
— Хо-хо, Матильдочка! А у меня, да будет тебе известно, никаких хуков ни справа ни слева нет, но есть Юрка Тузлуков, и стоит мне ему мигнуть, он из тебя абстрактную скульптуру сделает.
— А у меня… а у меня… этот… — Матильда вспомнила первое попавшееся имя: — Леша Тараскин есть. Я только хвастаться не хотела… И ему не двенадцать лет, а все четырнадцать. И он не в какой-нибудь несчастной милиции сидел, а в настоящей колонии для несовершеннолетних. Ему ничего не стоит прихлопнуть твоего Юрку и тебя вместе с ним.
— Слышишь? В колонии! — снова шепнул Шура, а Семка опять приоткрыл рот и медленно кивнул.
— Хохошеньки! Матреночка! Ты опять за свои фантазии?! Мы вот с Юркой придем и посмотрим, что это за страшилище такое — твой Лешка.
— Приходи, приходи! Только у нас полный двор ребят, которые даже поотчаянней Тараскина.
— А эти откуда? Тоже из колонии?
— Не из колонии, а… В общем, узнаешь. Наш двор самым хулиганским считается, так что приходи!
— Приду, приду! Чао, Матреночка!
— Адьё!
Матильда вышла из будки, не заметив стоявших возле нее мальчишек. Теперь она уже не вспомнила о данной себе клятве.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В то время когда Матильда объявила Лешу Тараскина юным уголовником, побывавшим в колонии, о нем шел спор между Игорем Ивановичем и его тещей Антониной Егоровной. Квартира была приведена в полный порядок, две другие Лешины бабушки уехали к себе, а покоя в доме все еще не было. Антонина Егоровна сидела в передней и, сбросив тапочки, надевала туфли.
— Игорь! — говорила она. — Ну хоть перед отъездом перестань ты на меня яриться!
Игорь Иванович, одетый в поношенную энцефалитку, сидел в комнате на корточках и возился с рюкзаком.
— Я не ярюсь, Антонина Егоровна, а спрашиваю: почему, по вашему мнению, четырнадцатилетний малый не может самостоятельно найти дом восемнадцать, корпус два?
Тараскин и сам беспокоился, что сын запаздывает с возвращением, но Антонина Егоровна решила идти встречать Лешу на остановку автобуса, а излишняя забота бабушек о внуке всегда выводила его из себя.
— Да потому, что я тут сама плутала! Ты посмотри, куда наш корпус два запрятали! — Антонина Егоровна появилась в дверях. — Нет, Игорь! Вот все про злую тещу анекдоты рассказывают… А поглядели бы на такого зятя, как ты! Да ведь ты меня сегодня совсем заел! До поздней осени расстаемся — так нет, он все грызет да грызет, все грызет да…
Вот тут-то раздался звонок. Антонина Егоровна бросилась открывать. Игорь Иванович вскочил и тоже вышел в переднюю.
— А вот и Лешенька! — радостно пропела бабушка, целуя внука.