Однако инспектор и сержант отчего-то замешкались, как зачарованные глядя на кастрюлю, со дна которой подымались пузыри, лопаясь на поверхности воды.
— А карамба, мадре мия! — процедил сквозь зубы Сантос. — Не так положил, надо перевернуть. Сходи принеси саблю, — бросил он сержанту. — Ну да ладно, я сам. — И он помчался вниз. Он уже был на лестнице, когда оглушительный взрыв швырнул его вниз. Все это Сантос мне рассказал, когда пригласил меня осмотреть место происшествия.
В баре мы уже начинали принимать первых посетителей, когда раздался глухой взрыв. Звякнули бутылки в холодильнике, с полок посыпались стаканы. Я выбежал на улицу. Там повисла какая-то жуткая тишина, нарушаемая тревожным лаем собак. Над крышей комисарии поднимался дымок. Затем из дверей комисарии вывели под руки младшего инспектора, вместо лица— кроваво-черная маска, одна рука болталась, как тряпка. Сержанта вынесли на руках, одной ноги у него не было. Подъехала «скорая» и забрала обоих.
Через некоторое время в бар примчался Сантос, ошалевший и оглохший, с лицом бледным, в царапинах, глаза его вылезали из орбит. Помыв на кухне лицо и смыв кровь с рук, он махнул одну за другой рюмок пять коньяку. Затем снял свой ботинок и показал нам маленький осколок алюминиевой кастрюли, который торчал в каблуке.
— Хочешь посмотреть, как это было? — спросил он немного отдышавшись и придя в себя.
В помещении, где произошел взрыв, в бетонном перекрытии пола зияла большая дыра, через которую просматривалась камера для задержанных, которая, к счастью, в тот момент оказалась пустой. По углам валялись куски алюминиевой кастрюли, стены и пол были забрызганы кровью и водой. В помещении все еще стоял едкий запах пироксилина.
— Если бы здесь была крыша, — сказал Сантос, — всем бы нам хана. В закрытом помещении никто бы не уцелел. Да и вода несколько смягчила удар.
— Зачем вы взялись за это дело? Отчего не позвали саперов?
— Да я, понимаешь ли, сам сапер. Много таких игрушек разрядил, а эта какого-то черта взяла да и рванула.
Этот инцидент не прошел даром для Сантоса. Вскоре его перевели в другую комисарию с понижением в должности, и больше я его не встречал. А взрывы и выстрелы стали звучать все чаще.
Сигнал о сооружении в Патагонии при помощи американцев объекта, связанного с ядерными исследованиями, мы получили от одного нашего клиента, независимого коммивояжера.
У Педро, так звали молодого человека, была своя квартира и машина— «пежо» белого цвета. На этой машине он колесил по всей стране, предлагая и рекламируя те или иные товары, чаще всего различные канцтовары и принадлежности. Однажды, будучи в Патагонии, он подвозил какого-то американского инженера, он-то ему и сказал (по-видимому, в шутку), что Аргентина скоро будет иметь свою собственную атомную бомбу, которую здесь же, в Патагонии, и испытают.
— Слушай, — сказал я, — а зачем Аргентине своя атомная бомба? Рыбу, что то, глушить?
— Э, не скажи, — возразил Педро. — Во-первых, нам надо забрать у англичан Мальвинские острова (Фольклендские острова), которые они до сих пор незаконно удерживают. Во-вторых, у нас постоянные проблемы на юге с Чили из-за канала Бигль и нескольких небольших спорных островов.
Получив информацию, Центр дал нам задание уточнить примерное месторасположение строящегося объекта на предмет проведения космической фотосъемки при помощи спутника, запущенного на сравнительно низкой орбите в разведывательных целях.
Дополнительную информацию об этой стройке удалось получить через водителей-дальнобойщиков наших клиентов, они отвозили на эту стройку какие-то грузы. Вскоре Центр подтвердил наличие строящегося в Патагонии объекта, имеющего отношение к разработкам в области ядерной энергии. В дальнейшем мы продолжали по мере возможности держать этот объект в поле зрения, и нам удалось получить более детальную информацию о характере работы этого предприятия, в результате чего в Центре был сделан вывод, что создание атомной бомбы не является конечной целью ведущихся исследований. Хотя во времена. правления Перона такие работы велись с помощью немецких ученых, но затем работы были свернуты.
В бар к нам часто захаживал немец по имени Фридрих. Это был элегантный господин с орлиным носом и шикарной седой шевелюрой, какая бывает у пожилых блондинов. На вид ему было лет под шестьдесят. Взгляд его светлых глаз был всегда холоден и полон чувства собственного достоинства. «Взгляд убийцы» — назвал я про себя этот его взгляд, когда узнал от Крамера, что в прошлом он был гауптманом «СС». Фридрих гордился этим своим званием и не считал нужным скрывать, что в свое время принимал участие в «решении» еврейского вопроса. Сейчас он работал в какой-то немецкой фирме, имевшей связи с ФРГ. Каждую субботу и каждое воскресенье Фридрих совершал обход всех баров и ресторанов, расположенных в округе, где выпивал одну-две рюмки водки «Смирнофф» или «Хинебра-Болс», что, по сути, была той же водкой. Так вот, поскольку наш бар всегда оказывался последним на пути Фридриха, у нас он появлялся уже в изрядном подпитии. Чем больше он был пьян, тем четче и тверже чеканил свой шаг, гордо и торжественно неся свою ослепительно белую голову, держа путь к стойке бара.