Первый эпизод состоял в том, что, направляясь на курсы журналистики, на углу улицы я обратила внимание на двух молодых людей, которые, когда я проходила мимо, стали демонстративно смотреть в другую сторону. Одеты они были не так, как обычно одеваются аргентинцы. Наверное, иностранцы. Возможно, американцы. Я ведь была далеко не уродом, и мужчины, как правило, на меня заглядывались и даже отпускали вслед комплименты и цокали языком. А эти двое отвернулись. Чисто механический рефлекс сотрудников наружного наблюдения: ведь если не смотрит на объект, то объекту наблюдения он, возможно, не запомнится. Я прошла до угла улицы и, переходя на другую сторону, быстро глянула на них. Оба стояли на том же месте, наблюдая за мной, но как только увидели, что я на них смотрю, снова отвернулись, приняв безразличный вид. Это, разумеется, вызвало у меня подозрение: наружка. Однако больше они в поле зрения не попадали. Городской электричкой я доехала до вокзала Ретиро, затем на метро до улицы Ривадавия, где находились мои курсы.
Второй эпизод. На курсах я познакомилась с одним молодым человеком, который, как мне показалось, был ко мне неравнодушен. Наши отношения были дружескими. Я пыталась выяснить, где он работает. Может, он нам пригодится? В тот день по окончании занятий мы вышли вместе из здания, где размещались курсы, разговорились, обсуждая какую-то политическую проблему, и он пригласил меня в близлежащее кафе на чашечку кофе. И вот за чашкой кофе я обратила внимание, что он был чем-то подавлен. Как бы между прочим, вне всякой связи с нашей беседой, он вдруг сказал, что раньше работал в СИДЭ, а сейчас вот работает в газете «Кларин».
— СИДЭ? А что это такое? — спросила я, хотя отлично знала, что это служба контрразведки.
— Ну, это такая спецслужба.
— Полиция, что ли?
— Посерьезней полиции, — сказал он. — СИДЭ ведет дела политические и дела, связанные с терроризмом.
— Ой, как интересно! И что же?
— Да ничего, просто так, — пожал он плечами.
Вскоре наш разговор закончился. Что он хотел этим сказать? Или с ним поговорили? Может, он хотел меня предупредить о том, что я «под колпаком» у СИДЭ? Зачем? Из личной симпатии? Или хотел понаблюдать мою реакцию? Но что это ему дало? По-моему, ровным счетом ничего.
В тот день, в день ареста, я вернулась домой раньше «Веста». С детьми оставалась приходящая нянька, смуглая женщина лет тридцати, из провинции. К моему удивлению, в квартире находился ее муж, рослый молодой мужчина. Правда, у нас была договоренность, что я дам ей тюфяк, который был у нас лишним, вот он, наверное, и пришел за ним.
— Сеньора, можно я пойду вместе с мужем, а то мне сегодня надо домой пораньше?
Отмечаю необычную ее нервозность. В глаза не глядит. Что это с ней? Чем-то явно взбудоражена. Может, напугана? Может, с ней кто-то разговаривал?
Ну, завтра я у нее все выведаю. Она мне расскажет. Но завтра уже не было. Через два с половиной часа после их ухода мы были арестованы.
…Я занималась с детьми во дворике. Двое охранников играли в шахматы в тени дерева, один читал книгу, четвертый, по имени Качо, дежурил в мезонине на рации.
— Сеньора, — сказал он, спустившись вниз, — к вам сейчас должны приехать. Просили, чтобы я приглядывал за вашими детьми, пока вы будете заняты. Да вы не сомневайтесь, у меня у самого двое. — И он улыбнулся в свои пушистые, вислые пшеничные усы. Через час пришла машина, из которой вышли мужчина и женщина. За версту можно было определить, что это американцы.
— Густаво, — представился мужчина средних лет, высокий, поджарый блондин. Одет он был в деловой костюм-тройку, на ногах туфли на толстой подошве.
— Дора, — представилась женщина, высокая, плоская, прямая, с гладко зачесанными назад короткими волосами, в больших круглых очках, которые несколько округляли ее вытянутое лицо. Одета она была довольно просто, на ногах туфли на рифленой подошве на низком каблуке.
В руках у обоих были чемоданчики типа «атташе-кейс» или «дипломат».
— Мы с вашего разрешения, мадам, хотели бы с вами поговорить, — сказал он на английском языке с заметным американским акцентом.