В роскошном кабинете на втором этаже здания райисполкома, за огромным старинным письменным столом восседал капитан Губанов, рыжий, коренастый, плотного телосложения мужчина лет сорока. За спиной его висел написанный маслом большой портрет Сталина.
— Здравствуй, Мартынов, садись, — сказал Губанов. — Тут, понимаешь, пришла разнарядка на тебя в двухгодичную школу МГБ. Так как ты смотришь на то, чтобы поехать учиться в нашу чекистскую школу?
— А где она находится, эта школа?
— У нас их несколько. Есть, например, во Львове, в Могилеве, в Вильнюсе. Скорей всего ты попадешь во Львовскую.
— Я в принципе согласен. Только вот военкомат меня уже оформляет в военно-морское в Ленинград (я к тому времени, не надеясь на брата, подал документы в военно-морское училище в Ленинграде).
— С военкоматом я улажу, не беспокойся.
Однажды, в конце марта, Губанов случайно встретил меня на улице.
— Здравствуйте, товарищ капитан, — сказал я. — Как там мои дела?
— Да понимаешь, Мартынов, — сказал он несколько смущенно, — все переиграли. Пришел приказ набирать только тех, кто прошел армию. Так что оформляйся в свое морское училище. А нет — так иди в армию, выполняй свой священный долг перед Отечеством, а потом, если у тебя еще будет желание, придешь к нам.
— А что, могу и в армию. Только мне хотелось бы куда-нибудь в пограничные, или в воздушно-десантные, или там войска особого назначения.
— С этим проблем не будет. Поможем. Ну, пока. — И он пожал мне руку. — Иди готовься к экзаменам.
И вдруг перед последним экзаменом капитан Губанов снова вызывает меня к себе. Вхожу, а у него сидит капитан Орешко из военкомата, занимавшийся моим делом.
— Ну вот и он, — сказал капитан Губанов. — Так вот, Мартынов, — продолжал он, обращаясь ко мне, — видишь, как все интересно получается. Я ведь тогда зимой уже и документы на тебя отправил в Киев. А теперь вот телефонограмма: снова все переиграли. Сразу после получения аттестата зрелости тебе надлежит немедленно выехать в Киев и явиться в управление кадров МГБ по Киевской области, ул. Энгельса, 36. Разведке тоже нужны люди», — добавил назидательно он, обращаясь к Орешко. — Так что я у тебя его забираю, и, кажется, на этот раз насовсем.
— А не пожалеешь, Мартынов? — спросил капитан Орешко. — Фрунзенское училище в Ленинграде ведь как-никак дает высшее образование. Самое лучшее в Союзе. Ты все же подумай, перед тем как решиться.
— Да и впрямь, — сказал примирительно Губанов, — у тебя еще целая неделя на размышление. Так что ты сам волен решать. Если не передумаешь, заходи перед отъездом, и я тебе вручу направление.
«Разведке нужны люди», — мысленно повторял я слова Губанова. — Речь шла, положим, не о разведке, а о контрразведке. А разве есть она у нас, разведка, в мирное-то время? Да и какой из меня, к черту, разведчик?! Ну, физически, может быть, подготовлен, и память вроде ничего, но ведь разведчик должен быть ого-го каким! Суперменом! Суперинтеллигентом! А я что? Мальчишка-девственник».
Наутро после последнего экзамена я выехал в Киев. В отделе кадров, на ул. Энгельса, оформлялись сотни молодых людей. Многие из них действительно прошли армию, но были и вчерашние школьники, и выпускники техникумов. В тот, 1951 год проводился расширенный набор в школы МГБ. Мы строчили подробные автобиографии, заполняли мудреные анкеты, где должны были отвечать на более чем полсотни вопросов. Некоторые из них вызывали недоумение. Например: «В каких партиях состоял перед 1917 годом? Служил ли в белой армии? Имел ли связи с троцкистами?» Ну и традиционные: «Есть ли родственники за границей» и т. д. и т. п. Затем — мандатная комиссия. Строгие люди, сидевшие за длинным столом, внимательно вглядывались в каждого из нас, листали наши досье, задавали разные вопросы, иные из них, казалось, совершенно не по делу. Затем медицинская комиссия, прямо здесь же, в управлении кадров. Затем нам объявили, кто куда направляется. Я должен был ехать во Львов.
К выпускному вечеру я вернулся в Катеринополь. После выпуска все мои одноклассники разъехались поступать в вузы, один я болтался по райцентру, пропадал на речке, вечерами резался в волейбол во дворе райкома комсомола и ходил на посиделки. В конце июля меня снова вызвал Губанов.
— Тебя почему-то снова срочно вызывают в Киев, — сказал он. — Не знаю причину, но так просто вызывать не будут. Что-то есть.