Это подтверждается Говардом Зином, который замечает, что Акт о Гомстэдинге 1862 года «давал 160 акров западной земли, незанятой и в публичном владении, любому, кто культивировал бы ее в течение 5 лет… Немногие простые люди имели 200 долларов, чтобы сделать это; спекулянты приехали и выкупили большинство земли. Земля гомстэдинга добавила до 50 миллионов акров. Но во время Гражданской Войны, более 100 миллионов акров было выдано Конгрессом и президентом различным железным дорогам, бесплатно». [Op. Cit., с. 233] Неудивительно, что индивидуальные анархисты поддерживали «использование и владение» систему владения землей как ключевой способ остановить капиталистов и лендлордов от ростовщичества и также остановить развитие самого капитализма.
Это изменение в апроприации земель имело важный эффект на сельское хозяйство и желательности занятия фермерством для иммигрантов. Как замечает Пост: «Когда социальные условия для получения и содержания земель изменились, как в Среднем Западе между 1830 годом и 1840 годом, преследуя цель сохранения (владения и контроля семьи)… привели к очень разным результатам. Чтобы платить растущую ипотеку, долги и налоги, семейные фермеры были вынуждены специализироваться на товарных культурах и продавать все и больше своего урожая». [Op. Cit., с. 221-2]
Так, чтобы заплатить за землю, которая раньше была бесплатной, фермеры залезали в долги и все больше обращались к рынку, чтобы расплатиться с долгами. Таким образом, «Федеральная земельная система, трансформировав землю в товар и стимулируя спекуляции землей, сделали среднезападных фермеров зависимыми от рынков для продолжительного владения своими фермами». Оказавшись на рынке, фермеры должны были инвестировать в новое оборудование и это также ввергало их в долги. Перед лицом плохого урожая или перенасыщения рынка, они не могли выплатить свои долги и их фермы должны были быть проданы за долги.
К 1880 году, 25% ферм было арендовано арендаторами, и это число росло. В дополнение, «трансформация общественных отношений собственности в северном сельском хозяйстве подготовило почву для «агрикультурной революции» 1840-ых и 1850-ых… Повышение долгов и налогов заставило среднезападных семейных фермеров соревноваться как производителей товаров, чтобы сохранить свои земли… Трансформация… была центральным предварительным условием для развития индустриального капитализма в США». [Charlie Post, Op. Cit., p. 223 and p. 226]
Нужно отметить, что феодальное владение землей было приведено в силу во многих областях колоний и ранней Республики.
Собственность лендлордов была защищена государством и их потребность в ренте имела полную защиту государства. Это приводило к многим анти-арендным конфликтам. [Howard Zinn, A People's History of the United States, p. 84 and pp. 206-11]
Такая борьба помогала закончить с таким положение вещей, лендлорды поощрялись позволить фермера купить землю, которая по праву была их. Богатство, полученное от фермеров в форме ренты и цены земли могла потом быть инвестирована в индустрию, таким образом трансформируя феодальные отношения на земле в капиталистические отношения в индустрии (и, в конце концов, обратно на землю, когда фермеры стали жертвами давления капиталистического рынка и долгов, которые заставляли их продавать).
Это значит, что комментарий Мюррея Ротбарда о том, что «когда земля выкуплена жителем, несправедливость исчезает» это бессмыслица – несправедливость была перенесена в другие части общества и это, широкое наследие начальной несправедливости, продолжалось и помогло трансформировать общество в капиталистическое. В дополнение, с его комментарием о «установлении в Северной Америке по-настоящему либертарианской земельной системы» серьезно поспорили бы индивидуальные анархисты того времени! [The Ethics of Liberty, p. 73] Ротбард, временами, кажется смутно знакомым с важностью земли как базиса для свободы в ранней Америке. Например, он мимолетно замечает, что «изобилие плодородной нетронутой земли на большой территории позволило индивидуализму полностью расцвести во многих областях». [Conceived in Liberty, vol. 2, p. 186] Но он не обдумывал трансформацию в социальных отношениях, которая появилась бы, когда земля исчезла.
На самом деле, он был безразличен к этому. «Если прибывшие позже были в худшем положении,» высказал мнение он, «тогда это их надлежащее принятие риска в этом свободном и неопределенном мире. Больше не существует огромного фронтира в США, и нет смысла оплакивать этот факт». [The Ethics of Liberty, p. 240]