Утверждению, что Молинари был анархистом, придает дополнительную трудность то, что он был современником Прудона, первым человеком, назвавшим себя анархистом, и жил в стране с сильным анархическим движением. Конечно, если бы он действительно был анархистом, он бы наладил контакты с Прудоном и присоединился к широкому движению. Он этого не сделал. Вот что Харт говорит о Прудоне:
«Их различия в экономической теории были значительными, и возможно по этой причине Молинари отказывался называть себя анархистом, несмотря на многие схожести в политической теории. Молинари отказывался принимать социалистические экономические идеи Прудона… По мнению Молинари, термин «анархист» был тесно связан с социалистическими и этатистскими экономическими взглядами». [Op. Cit. стр. 415]
Экономические взгляды Прудона, как и Годвина, происходили из его анархического анализа и принципов. Они не могут быть произвольно разделены, как предлагает Харт. Утверждая, что «Молинари был таким же анархистом, как Прудон», Харт забывает ключевой момент. Прудон знал, что частная собственность обеспечивала, что пролетарий не владел собой во время рабочих часов, то есть управлялся другими. Когда Харт утверждает, что Прудон имел «этатистские экономические взгляды», это просто показывает, как далеко «анархо»-капитализм от настоящего анархизма. Экономический анализ Прудона, его критика частной собственности и капитализма, вытекала из его анархизма и была важной частью его.
Ограничивая анархизм только оппозицией государству, Харт обедняет анархическую теорию и отрицает его историю. Учитывая, что анархизм родился из критики частной собственности, так же как государства, это показывает ошибочную природу его аргументов, что «Молинари был первым, кто разработал теорию свободного рынка, собственнического анархизма, который расширил законы рынка и строгую защиту собственности до его логического края». [Op. Cit., стр. 415, 416] Харт показывает, как далеко от анархизма был Молинари, так как Прудон обратил свой анархический анализ на собственность, показывая, что «защита собственности» вела к подавлению многих меньшинством в социальных отношениях, идентичных тем, которые существуют в государстве. Более того, Прудон утверждал, что государство всегда будет необходимо, чтобы защищать такие социальные отношения. Приватизировать его вряд ли будет шагом вперед.
Неудивительно, Прудон отклонил идею, что капитализм laissez faire разделял его цели. «Школа Сэя,» утверждал Прудон, была «главным фокусом контрреволюции, после иезуитов» и «за прошедшие десять лет существовала только чтобы защищать и одобрять отвратительную работу монополистов денег и предметов первой необходимости, все больше углубляя неясность науки, (экономики) естественно трудной и полной осложнений» (то же самое можно сказать про «анархо»-капиталистов, между прочим).
Для Прудона, «ученики Мальтуса и Сэя, которые противостояли со всей своей силой против любой интервенции государства в вопросы коммерции и промышленности, не упускают выгоду из этой кажущейся либеральной позиции, и показывают себя более революционными, чем Революция. Более чем один честный исследователь был обманут таким образом».
Однако, это явное «анти этатистское» отношение сторонников капитализма ошибочно, так как капитализм свободного рынка не может решить социальный вопрос, который возникает из-за самого капитализма. Как таковое, было невозможно отменить государство при капитализме. Таким образом, «это бездействие власти в экономических вопросах является основой правительства. Что нам нужно от политической организации, если власть когда-то позволила нам наслаждаться экономическим порядком?» Вместо капитализма, Прудон поддерживал «конституцию Ценности», «организацию кредита», устранение процентной ставки, «установление ассоциаций рабочих людей» и «использование справедливых цен». [The General Idea of the Revolution, стр. 225, 226, 233]
Ясно, что утверждение, что Молинари был анархистом, проваливаются, потому что он, в отличие от своих последователей, знал, чего добивается анархизм. Харт, в своей манере, признает это: