— Виу, виу, виу! — с визгом запрыгиваю на высокого парня с коротким ёжиком волос. Шанс быть красиво пойманной не оправдывается. Такое срабатывает только в постановочных фильмах. И не с первого дубля. Едва не встречаюсь затылком с асфальтом, но меня успевают кое‑как удержать.
— Куда копыта замахнула, кобылка? Тебе ж уже не шесть, — со смехом пыхтит брат, помогая подняться нерасторопной тушке имени меня. Его взгляд тормозит на моём носу, в левой ноздре которой блестит цветная стразинка. — Это что, пирсинг?
— Нет, что ты. Гречку прилепила на жвачку, — хихикаю я, высовывая язык и хвастаясь металлическим шариком. — И тут, — заправляю крашенные чёрные волосы за ухо, показывая россыпь маленьких серёжек. — И тут.
— Ты из себя дуршлаг решила сделать? Зачем столько дырок? Стоять, а что за наскальная живопись? — рукава лёгкого ажурного платья беспардонно задираются, выставляя бренчащие браслеты и мелкие татуировки, разбросанные по коже на обеих кистях. — Скажи, что это переводные!
— Ага, щаз! Маму чуть инфаркт не хватил, когда она увидела.
— Да ещё бы! Ты за кой чёрт это сделала?
— Захотела и сделала, — сердито надуваю губы.
И чё ему не нравится? Вот эту розовую пироженку я хотела набить ещё в четырнадцать. Она смотрится смешной, но я тогда сама нарисовала эскиз, так что это, типа, ностальжи. А птичье перо где‑то в шестнадцать загорелась сделать, но родители встали в позу: мол, чтоб до совершеннолетия не смела себя уродовать, наше слово главнее президента и вообще, не спорь со старшими, не доросла ещё.
Ну ок. Я и не спорила. До совершеннолетия так до совершеннолетия. Так что в прошлом году в день рождения была сделана первая. Через пару дней вторая. Дальше ещё парочка крупных, а остальные уже мелочёвка: молния, звёздочки, надписи, бантики. Мои любимые булавки. Их у меня три. В общей сложности на мне насчитывается около тридцати татух. Самая большая размером с ладонь, самая маленькая — с ноготь большого пальца. И нет, я не сумасшедшая. Мне нравится.
— Ты ещё ног не видел, — многозначительно играю бровями. И пока не увидит. Лёгкие вязанные сапожки прикрывают украшенную нарисованным браслетом лодыжку.
— У тебя с кукушкой всё в порядке? — братик в шоке. — Тебе ж с ними жить.
Ой, бли‑и‑а‑ан. Ещё один со своей шарманкой. Я дома это слушала чуть ли не каждый день, а теперь что, повторение?
— Да ладно? А я думала, что как змея — полиняю и всё слезет. Отвянь, человече! Моё тело — моё дело. Что хочу, то и делаю, — тороплю его хлопком по сильному плечу. Ух ты, с прошлого раза возмужал. Качается что ль? — Так и будем лясы точить? Погнали, шофёр! Я за четыре часа Сапсана успела проголодаться. Жрать хочу, как бобик. Давай в Бургер Кинг зайдём? Я гуглила, он тут рядом.
— Потом бургерами травиться будешь. Мы на машине. Дёмыч ждёт у вокзала.
— Что за Дёмыч?
— Друг. Он нас подвезёт. Ему всё равно по пути.
— До тебя идти минут пятнадцать. Или ты переехал?
— А зачем тащиться на солнцепёке с чемоданом, когда можно доеха… Стоп, — меня подозрительно оглядывают. — Ты что, пустая приехала? Где вещи?
Секундный ступор… и тут до меня доходит.
— ТВОЮ Ж… — со всех ног несусь обратно к нужному вагону, придерживая слетающую с головы шляпку‑котелок и распихивая нерасторопных. Это ж надо. Я так обрадовалась, когда увидела в окна Даню, что напрочь забыла про громоздкий чемоданище. Странно, что рюкзачок додумалась с бокового крючка прихватить. Моей везучести хватило бы оставить его в Москве. Вместе с паспортом и билетом.
Слава любимым кренделям с шоколадом, посыпанным сверху кокосовой стружкой, поезд ещё не уехал. Да и шмотки обнаруживаются на месте.
— Ну ты растеряша. Не так тебя назвали, совсем не так, — хмыкает братец, дожидаясь на платформе и забирая багаж.
— Вот уж спасибо, мне и с моим хватает обзывашек.
За столько лет целый список набрался. «Тома сиди дома». «Тома‑гнома». «У Томы не все дома». «Томка‑котомка». «Тамарка‑запарка». «Тампакс», чтоб его. Ну и, конечно же, короночка: «мы с Тамарой ходим парой». И это я так, что с ходу вспомнила. А когда моё имя через «О» пишут, это уже вообще финиш! Я Тамара, сцуууки, ТАМАРА. Тамара Радова. Приятно познакомиться.
Направляемся к выходу, маневрируя мимо недавно прибывших, растерянно задравших подбородки и изучающих табло. Я нечасто куда‑то езжу, а потому для меня атмосфера вокзалов имеет особую ценность: запахи, звуки, женский голос в динамиках, всегдашняя суматоха. Даже голуби под купольным потолком зала ожидания и то особенные! Откуда они там? Сидят себе на потрескавшейся от времени лепнине и с заговорщицким «курлык‑курлык» раздумывают, на кого бы шмальнуть гранату счастья и богатства.