Выбрать главу

— Дайте мне руку, княгиня, — слышит она насмешливый низкий голос.

Ветта вздрагивает. Она кое-как встаёт с камня и поднимает глаза, чтобы увидеть человека, который к ней обращается. И едва не садится обратно, когда видит его. Этого человека, с которым она танцевала тогда на пиру. Видит эти всё понимающие глаза и усмешку на тонких губах…

Киндеирн был таким же, как и на свадебном пиру. Нисколько не изменился за все эти годы — разве что в зелёных глазах прибавилось… Опыта, знаний, мудрости? Ветта и сама не могла сказать, чего же именно. Он был совершенно таким же — алым смеющимся генералом в чёрной одежде.

Тем самым генералом, с которым она танцевала на собственном свадебном пиру. Он нисколько не изменился за прошедшее время. Остался таким же величественным и насмешливым одновременно, каким и был в тот самый злосчастный день, когда Ветту обвенчали с Актеоном. Он был тем мужчиной, в которого княгиня могла бы влюбиться, если бы не обстоятельства.

— Что же вы так не бережёте себя, милая княгиня? — смеётся Арго, накидывая на плечи Ветты свой алый плащ.

Когда-то давно — княгиня и не помнит, когда это было — Киндеирн был в её воображении одним из самых ужасных чудовищ. Почти таким же как Смерть или Война. Должно быть, он и был самой Войной. Или её воплощением. Когда-то давно — когда Ветта ещё верила в сказки и справедливость — Киндеирн был воплощением всех кошмаров её матери. Он был чудовищем. Самым настоящим чудовищем, заслуживающим если не смерти, то всяческого презрения. Но сейчас Ветта чувствовала чудовищем и себя саму.

Ветте ужасно хочется разрыдаться, уткнувшись лицом в его плечо. Ветте хочется чувствовать себя той маленькой девочкой, которая ещё никого не боялась и думала, что сможет пережить любую беду. Ветте хочется почувствовать себя ребёнком, беззаботным и наивным.

Ей хочется перестать быть княгиней, княжной, женщиной, хочется забыться и очнуться в тот самый день, когда Нарцисс Изидор приехал на Леафарнар. И понять, что всё ей просто приснилось — и Сибилла, и Актеон, и Арго. Обнаружить, что существует только лес, только терем и девичьи забавы. И больше ничего — ничего на свете. И что Ибере — лишь сказка для пытливых детей. Сказка, которой никто не поверит.

— Я убила своего мужа, — тихо говорит она, сама не слишком хорошо понимая, для чего это делает. — Перерезала ему горло. И усыпила солдат, которыми он командовал.

Вряд ли это признание может сослужить ей хорошую службу. Впрочем, Ветте всё равно. Если даже её захотят убить — ей совершенно всё равно. Прошли те времена, когда Ветта чего-то боялась. Да и с Арго куда лучше быть ему просто другом, просто преданным другом, чем бояться его.

Арго бережно проводит рукой по её волосам. И Ветта думает лишь, что руки у него всё такие же горячие, как и прежде. Он осторожен, а в его глазах княгиня видит понимание, которого ей так не хватало за всё время в роду своего мужа. Возможно, думается ей, если бы её выдали замуж не за этого глупого мальчишку Актеона, она бы могла когда-нибудь стать счастлива. И почему-то в этот миг княгине становится настолько тоскливо, будто кто-то тисками схватил её сердце…

— Вы найдёте там лишь пепелище, — шепчет Ветта, прижимаясь к груди алого генерала. — Я сожгла их всех.

От Киндеирна пахнет металлом и тёплым хлебом. Княгиня уверена, что его руки по локоть в крови, но это нисколько не отталкивает её. Даже наоборот. Ветта тянется к нему. Тянется, потому что чувствует в нём силу, чувствует в нём уверенность, которой никогда не было в Актеоне. Потому что княгиня видит в Арго человека, каким бы ужасным чудовищем он ни был. Потому что княгиня никогда не видела в Актеоне достаточной силы, чтобы можно было его хоть сколько-нибудь уважать.

Она чувствует, как силы покидают её, но всё ещё сдерживается, чтобы не заплакать. Она — княгиня. Она — язычница, которую князь Нарцисс увёз с Леафарнара. Язычницы не плачут. А языческие богини — тем более. Как-то Нарцисс называл её языческой богиней с севера. И Ветта улыбалась. Смеялась его шутке. А Сибилла — эта изысканная ведьма юга — кривила свои красивые губы и брезгливо хмурилась.

Ещё много времени проходит, прежде чем Ветта оказывается дома.

И Леафарнар встречает её снегом — как из давно забытого сна. Леафарнар встречает её ясным голубым небом и старым чёрным вороном. Темнеющими верхушками деревьев и замёрзшей речкой. И множеством собак и лошадей — похожих на тех, которых оставляла на уровне певнская княжна, как две капли воды, но всё-таки совершенно других… И конь, похожий на Шалого — того самого, подаренного когда-то отцом…

И Ветта улыбается. Наверное, впервые за долгие годы она чувствует поддержку родной земли.

Дрова трещат в печке, наполняя весь терем теплом. За этими стенами холодно, и лучше лишний раз не выказывать носу из дома, когда за окном бушует метель. В горнице довольно темно, свеча догорает, а великая княгиня всё продолжает шить — теперь ей приходится чинить много одежды, потому что каждый день что-нибудь да рвётся. Впрочем, на Леафарнаре даже шитьё не может сильно раздражать её — после Альджамала, Вайвиди и Грейминда на Леафарнаре княгиня готова делать всё, что угодно.

На окне морозные узоры, и Ветте они очень сильно нравятся. Они кажутся для неё родными. И почти каждое утро княгиня подходит и к окну и разглядывает их. Снега, бескрайний лес и глубокая речка — как же ей всего этого не хватало те долгие годы на Альджамале. А ведь когда-то давно каждый камень на Леафарнаре казался ей обычным, каждое дерево было похоже на миллион других…

Тиберий растёт любознательным ребёнком. Он хочет знать всё на свете, хочет всё потрогать, всё увидеть… Немудрено, что его штаны, рубашки и куртки рвутся так часто, что Ветта едва успевает их чинить. Он чувствует себя одиноким на огромном Леафарнаре, среди бескрайних лесов, множества рек. Он чувствует себя одиноким под этим высоким синим небом.

Мальчику восьми лет нужны друзья. Как и любому ребёнку. Ему стоит общаться с ребятишками своего возраста, играть с ними, прыгать, убегать в лес и придумывать страшилки… Ему нельзя целыми днями просиживать в душном тереме, наблюдая за ней, за Веттой. Ему следует почаще выходить из дома и возращаться только под вечер под возмущённые окрики взрослых.

Но на Альджамале его боятся. Дети гонят его прочь. Потому что родители никогда не примут подобного ребёнка.

Тиберий спрашивает её о жизни. Он всегда хотел знать, как она жила раньше. Всегда спрашивал. И всегда прижимался к ней так крепко, что княгине не оставалось больше ничего — приходилось рассказывать. Внимает каждому слову, словно бы понимает всё, что она говорит. А, может быть, и правда — понимает.

Мальчик смотрит на неё серьёзно. Будто бы в таком возрасте уже способен отличить ложь от правды. Возможно, это действительно так, только Ветта никак не может поверить в подобное. Когда она сама была в его возрасте, ей можно было рассказывать что угодно — она верила всему.

Он слишком худой для своих лет, впрочем, возможно, Ветте так только кажется — на фоне певнских ребятишек Тиберий кажется заморышем. Впрочем, его отец был так же тонок. Тиберий похож в этом на него. И волосы у него такие же белокурые, как у его отца. И глаза точно такие же — тёмно-серые, всегда внимательные. Он куда больше напоминает его, от Певнов в мальчишке нет практически ничего.

— В моей жизни не было ничего ужасного! — улыбается ему женщина, всерьёз думая, что не слишком-то врёт. — Ничего, с чем я не смогла бы в итоге справиться. А плохие вещи случаются с каждым.

Тиберий куда осторожнее обычного ребёнка, думается Ветте. И куда умнее. Он очень похож на него в этом — на своего отца. На Леафарнаре никогда не любили инквизицию, и тот факт, что Тиберий является сыном инквизитора, порядком усложняет мальчику жизнь, как княгиня не старается это уладить.

Он прижимается к ней и обнимает своими тонкими руками. Заглядывает ей в глаза, словно не веря, словно понимая, что когда-то давно жизнь казалась ей такой ужасной, что хотелось умереть. Он прижимается к ней, будто понимая, как ей было больно когда-то. Впрочем, княгиня старается ничем не выказать того своего состояния. Теперь она не имеет на это право. Не при этом ребёнке.

— Пока леса Леафарнара остаются моими друзьями, со мной не может случиться ничего ужасного, — говорит Ветта, проводя рукой по белокурой макушке.

Племянник засыпает у неё на руках. И княгиня вряд ли осмелится потревожить его сон.