– Очень приятно, – сказала Гвен, оглядывая рабочие места с современными кожаными креслами, сверкающими баночками и бутылочками и современными светильниками, испускающими неяркий, льстивый свет.
– Мы с Ким закончили. – Руби взяла свою сумочку и направилась к двери. – Пойдем? – Она остановилась. – Если только ты не хочешь сделать что-нибудь со своими волосами.
Старая шутка.
– Я бы с удовольствием сделала тебе стрижку. – Ким протянула руку и пропустила между пальцами отбившийся локон.
– Даже не пытайся, – сказала Руби. – Она не согласится.
Гвен собиралась сказать что-нибудь, но наткнулась взглядом на свое отражение в одном из многочисленных зеркал. Никакой свет, даже мягкий и льстивый, не мог замаскировать ужас. Обычно бледная кожа приобрела болезненно-зеленоватый оттенок, под глазами залегли темные тени, волосы свисали безжизненными прядями. Из-за природной волнистости они казались спутанными, а прямой пробор, который Гвен носила с начальной школы, выглядел старомодным и добавлял ей добрый десяток лет.
– Почему ты мне не сказала?
– Не сказала что? – нахмурилась Руби.
– Что я дерьмово выгляжу.
– Я всегда тебе это говорю.
– Нет, серьезно. – Гвен шагнула к зеркалу. И джинсы. Когда она в последний раз надевала что-то, кроме джинсов?
– Я выгляжу какой-то бродяжкой в унылой одежке и с ужасными волосами.
Руби подошла и встала рядом с ней.
– Волосы у тебя не такие уж и страшные. И в прекрасном состоянии.
– То же самое и Кэм сказал, а я подумала, что он мне льстит. Я к тому, что никто не выглядит в тридцать один, как в восемнадцать. Но он был прав. Я выгляжу так же, только старше.
– И почему это плохо?
Гвен вспомнила их с Кэмом танец.
– С этим ничего не поделаешь.
– Я могла бы привести в порядок концы, – задумчиво сказала Ким. – Но еще лучше смотрелась бы короткая стрижка. У тебя для нее подходящая форма лица. – Она повернулась к Руби: – Ты согласна?
– Извини. – Гвен покачала головой. – Я не могу это себе позволить.
– Я заплачу, – сказала Руби.
– За счет заведения, – одновременно с ней сказала Ким.
Они посмотрели друг на дружку и рассмеялись.
– Очень любезно, – сказала Гвен, довольная тем, что решение приняли без ее участия.
Переведя дыхание, она опустилась в ближайшее кресло.
– Хочу полную перемену.
– Уверена? – Ким взялась за расческу.
– Хочу начать с чистого листа.
Руби закатила глаза.
– Это же всего лишь волосы.
Гвен посмотрела на сестру в зеркале.
– Прекрати притворяться. Знаю, тебе до смерти хочется сделать меня красивой.
Руби расплылась в широкой улыбке.
– Твоя правда. В следующий раз можно сделать полный мейкап.
– Нет уж, спасибо. – Гвен закрыла глаза и постаралась не думать о пляшущих ножницах и падающих волосах.
Ким задавала разные вопросы, спрашивала, как ей живется, и она отвечала. Отмалчиваться было бы невежливо, и к тому же Ким вела такой разговор по профессиональной привычке. Руби сидела на кожаной софе и листала журнал, так что Гвен успела рассказать и о «Любопытных мелочах», и о витринах и при этом ухитрилась не уснуть. К тому моменту, когда Ким сказала ей открыть глаза, сковывавшие ее узлы напряжения ослабли и распустились. Может быть, в ненавязчивом щебете было что-то такое.
Она посмотрела в зеркало.
– Ни фига себе.
– Не нравится? – забеспокоилась Ким. Появившаяся в зеркале Руби показала большой палец.
Гвен подняла руку к шее и коснулась голой шеи. Повернула голову.
– Замечательно, – машинально сказала она. И определенно по-другому.
– Надо посушить, чтобы все улеглось как надо.
– Угу, – согласилась Гвен. Вот только есть ли дома фен?
– Но и так уже хорошо. А завитушки сами вернутся.
– Мне нравятся завитушки, – сообщила Гвен.
– Знаю. – Руби улыбнулась сестре в зеркале. – Мне тоже.
– Спасибо, – сказала Гвен, разглядывая себя, новую. – Мне даже как-то не по себе. Но по-хорошему.
– Мило, – одобрила Ким. – Хоть сейчас на рекламное фото.
Возвращаясь домой, в Эндхауз, Гвен выбрала длинный маршрут через центр Пендлфорда. Уже горели уличные фонари, мягким светом подчеркивая прекрасную архитектуру церкви и городского моста. Пешеходы шли по тротуарам, кутаясь от холода в пальто, и каменная рыба замерла над крышей, раскрыв рот, словно собиралась что-то сказать.
Так, пребывая в состоянии странной мечтательности, сопутствовавшим ей весь день, Гвен и свернула к Эндхаузу. Машина одолела подъем, и ей открылся дом. В прихожей и на кухне – там, где она его и оставила – горел свет. Над передней дверью поблескивало мозаичное стекло. Щель между зелеными клетчатыми шторами на кухне рассекала тьму яркой вертикальной полосой.