— А это мой внук — Джеймс Картер.
Громыко, у которого тоже были внуки, заулыбался и, указывая на мальчика, переспросил:
— Тоже Джимми?
— Нет. Джимми — это я. А он — Джеймс.
Потом, когда малыша увели, Картер предложил нам перед ланчем что-нибудь выпить. Громыко немного замешкался и, как обычно, спросил у меня:
— Суходрев, как вы думаете, что именно?
— Ну, если мы в Америке, Андрей Андреевич, то, видимо, виски с содовой.
— Вы, наверное, правы, Суходрев. — И Громыко уже по-английски говорит президенту: — Может быть, виски с содовой?
— А вы, Виктор? — спрашивает меня Картер.
— Учитывая, что я посоветовал министру виски, то уж точно буду пить то же самое.
Громыко шепнул мне:
— Суходрев, а где-нибудь руки помыть можно?
Я переадресовал вопрос Картеру. Он показал, куда надо пройти. Громыко ушел.
Принесли напитки. Я взял свой стакан, Картер — свой, а виски для Громыко поставили на столик.
И тут я спросил Картера:
— Господин президент, а что же это везде пишут, будто у вас, в Белом доме, и выпить-то ничего крепкого нельзя?
Надо сказать, что Картер всем своим обликом и поведением располагал к разговору без особых церемоний. Даже у людей намного ниже его рангом он не вызывал никакой боязни или трепета, перед ним ни у кого не возникало желания вытянуться в струнку.
Картер улыбнулся на мой вопрос:
— Ну нет, это преувеличение. На самом деле я и сам не прочь после работы выпить немного виски.
В это время вернулся Громыко. Я тоже попросил разрешения удалиться. Когда я снова присоединился к ним, сам хозяин ненадолго покинул нас.
Громыко спросил меня:
— Как вы полагаете, он этот завтрак специально задумал? Может, он хочет какой-то вопрос поставить? Опять про эти права?
— Я так не считаю, Андрей Андреевич. Картер, видимо, придумал этот завтрак на ходу.
Я оказался прав. Никаких деловых разговоров за ланчем не было.
Сели за стол. Я посмотрел на приборы. Две вилки — большая и маленькая, один нож… А за тарелкой — ложка. Мне все стало ясно: ланч будет скромный.
Начали с зеленого салата. Круглая булочка. Кирпичиком — масло. Вина не подали, только минеральную воду. Когда убрали тарелки из-под салата, принесли главное блюдо.
«О боже! — воскликнул я про себя. — Гамбургер!»
Увы, такой же, какой можно было купить в любом «Макдональдсе» за семьдесят пять центов! И это — вместо моих любимых домашних горячих пирожков с мясом! Не говоря обо всем прочем в нашем посольстве.
Переводить мне так ничего и не пришлось. Громыко и Картер говорили на малозначимые темы и в переводчике не нуждались.
Когда мы вернулись в посольство, я рассказал своим друзьям, что подают на ланч у президента США. Однако особого сочувствия к себе не вызвал. Возможно, потому, что сытый голодного не разумеет. И я на легкий желудок надолго засел тогда в так называемой темной комнате посольства, защищенной от подслушивания, чтобы продиктовать двум сменяющим друг друга стенографисткам запись утренней беседы Громыко и Картера.
Громыко в работе
Надо сказать, что Андрей Андреевич Громыко начал работать во внешнеполитическом ведомстве СССР еще при Сталине, в 1939 году. До этого, в 1932 году, он окончил Минский сельскохозяйственный институт, а в 1936-м — аспирантуру Всесоюзного научно-исследовательского института экономики сельского хозяйства и с того же года занимал должность старшего научного сотрудника в Институте экономики АН СССР.
Всю жизнь Андрей Андреевич много читал. Он неплохо знал историю России, интересовался деятельностью своих великих предшественников, например Витте, любил рассказывать о них. Благодаря отличной памяти, практически дословно цитировал прочитанное, а на переговорах почти никогда не пользовался тем, что мы в МИДе называли «разговорниками», в которых пространно излагалось то, что необходимо было сказать в ходе беседы. В принципе, как я уже отмечал, ему готовили только справки по истории вопроса, по цифровым данным.
Громыко зарекомендовал себя искусным оратором на публичных сборищах. Для сравнения, если вспомнить других наших руководителей в этом плане, то Хрущев, например, любил покрасоваться перед публикой, выступить на пресс-конференции. Мне всегда казалось, что он прямо-таки наслаждается этим. Брежнев в пресс-конференциях не участвовал, да никогда и не пытался. Косыгин во время своих зарубежных визитов всякий раз устраивал встречи с прессой. А когда его постепенно «отодвинули», то, пожалуй, в высшем руководстве и не осталось никого, кто был бы способен выступить на пресс-конференции, да и вообще имел бы навыки без подготовки сделать четкое, ясное заявление, без шпаргалки ответить на каверзные вопросы зарубежных журналистов.