Она утвердительно кивнула.
— Прекрасно. Как раз у меня тут останется кусочек бриара, и я сделаю вам мундштук.
Я уже знал тогда, что через месяц в Москву прибудет Гарольд Вильсон и что в программу его визита включено посещение Ленинграда. Мы договорились с Федоровым: через месяц с небольшим я зайду к нему за трубкой. На том и расстались.
Через месяц прилетел Вильсон. Находясь с ним в Ленинграде, я выбрал удобный момент и поехал к Федорову. Он сразу протянул мне трубку. Прелестную, просто идеальную трубку с буквой «F» на шейке. А моей жене мастер подготовил мундштук. В музее можно такой мундштук показывать. Спрашиваю:
— Сколько я вам должен?
Федоров отвечает:
— Я ни за одну свою трубку больше пятнадцати рублей никогда не брал. И с вас не возьму. А мундштук — бесплатно. Это — подарок.
Вечером того же дня я перед сном набил новую трубку душистым табаком «Амфора» и раскурил ее. И тут меня почему-то осенила идея подарить эту роскошную трубку Вильсону: пусть в его знаменитой коллекции среди английских трубок «Данхилл» появится и настоящий «Федоров». Надо сказать, что однажды Вильсон, как известный курильщик трубок, был признан «трубочником года» одним из специальных английских журналов.
И вот, когда мы летели из Ленинграда, я зашел к нему в салон:
— Вы знаете, господин премьер, хочу сделать вам небольшой подарок. — Я рассказал ему про Федорова, про его трубки, о том, что он сделал одну специально для меня и что накануне я выкурил ее в первый раз. Вынул из кармана федоровскую трубку и протянул ее Вильсону. — Я бы хотел, чтобы она принадлежала вам.
Только курильщик может понять, какое чувство охватывает при виде новой, замечательной, а главное, уже твоей трубки. Вильсон обрадовался как ребенок. Я было встал, чтобы уйти, но он остановил меня:
— Подождите. — Он взял свой чемоданчик, открыл его. — Так произошло, что и я привез с собой новую трубку. И вчера тоже в первый раз ее выкурил.
Он достал новенькую трубку «Данхилл» с традиционной белой точкой на мундштуке.
Трубка Вильсона хранится в моей коллекции до сих пор. Она на удивление похожа на ту, что специально для меня сделал мастер Федоров.
Через несколько лет Вильсон ушел из большой политики и снова приехал в Москву, но уже как частное лицо. По старой памяти его приняли, поселили в особняке на Ленинских горах. Мы встретились, и я спросил:
— Ну как вам моя трубка?
— Вы имеете в виду трубку Федорова? Она стала одной из моих любимых.
Великий египтянин
Завершая главу об Алексее Николаевиче Косыгине, хотя его имя еще будет в различных контекстах упоминаться в дальнейшем повествовании, хочу рассказать об одном зарубежном государственном деятеле, знакомство с которым у меня началось при Хрущеве, а закончилось при Косыгине.
Речь идет о легендарном руководителе Египта, об одном из основателей Движения неприсоединения — Гамале Абдель Насере. Впервые он посетил нашу страну в 1958 году, вскоре после объединения под его руководством Египта и Сирии в одно государство — Объединенную Арабскую Республику (ОАР). Эта федерация просуществовала недолго, распалась через три года. Она и не могла быть прочной — из-за несовпадения интересов, культурных отличий и так далее. Даже арабский язык в этих странах разнится, в чем я убедился, познакомившись с работой наших переводчиков-арабистов, — те, кто проходил практику в советских посольствах в Сирии или Ираке, не находил полного языкового понимания в Египте. Немало было и других проблем. Следует отметить, что Египет сохранил название ОАР и после выхода Сирии из федерации. Отменено оно было лишь в 1971 году, вслед за кончиной Насера.
Итак, в 1958 году Насер прибыл в Москву в качестве президента ОАР. Его сопровождала очень большая делегация: два вице-президента, представлявшие собственно Сирию, шесть министров и многочисленная свита. Как и все тогдашние визиты, этот длился долго — с конца апреля до середины мая. Планировались масштабные по географии поездки по стране, которым тогда придавалось особое значение в плане пропаганды достижений социалистического строя.
Основными переводчиками на этих переговорах, конечно, были наши арабисты. Но когда речь заходила о поставке вооружений и затрагивались специфические вопросы, требующие использования определенной терминологии, отсутствующей в арабском языке, то переходили на английский. И тогда приглашали меня. В большинстве своем вопросы поставки вооружений обсуждались в очень узком кругу, чаще всего между Хрущевым и Насером. В качестве переводчика участвовал я в поездках высокого гостя и на подмосковную военно-воздушную базу в Кубинку, и в Военную академию имени Фрунзе, ездил и по стране. Насер по-английски говорил неплохо, хотя и с сильным акцентом. Правда, его английский ни в какое сравнение не шел, например, с блистательной английской речью Джавахарлала Неру.