Малоун опустил пистолет, подошел к перилам и увидел, что у наемника начисто снесена половина черепа.
Внизу с одной стороны от Кристл Фальк стоял высокий худощавый мужчина с направленным вверх автоматом, с другой стороны — пожилая женщина. Увидев Малоуна, последняя, подняв голову вверх, громко сказала:
— Нам нравится ваше смущение, господин Малоун.
— Не было необходимости в него стрелять.
Старуха царственно повела рукой, и мужчина тут же опустил автомат.
— Думаю, все же была, — сказала она.
Глава 26
Малоун спустился на первый этаж. Теперь он смог хорошо рассмотреть незнакомцев.
— Это Ульрих Хенн, — сказала Кристл. — Он работает на нашу семью.
— И что же он делает?
— Присматривает за замком, — ответила за нее старуха. — Он главный камергер.
— А кто вы такая? — отрывисто бросил Коттон.
Ее брови приподнялись в немом изумлении, и она послала ему царственную улыбку, показав редко посаженные острые зубы. Она была неестественно худой и очень смахивала на старую мудрую птицу с блестящим серебристо-золотым оперением. На тонких руках просвечивали скрученные вены, а пигментные пятна усеивали запястья.
— Я — Изабель Оберхаузер.
Несмотря на ее приветливую улыбку, глаза оставались стальными и жесткими.
— Предполагается, что я буду впечатлен?
— Я — глава этой семьи.
Коттон указал на Ульриха Хенна:
— Вы и ваш слуга только что убили человека.
— Он незаконно вторгся в мой дом, с оружием в руках, пытался убить вас и мою дочь.
— И у вас чисто случайно нашелся автомат, а также человек, смогший снести ему полчерепа. И все это с расстояния в пятьдесят футов в плохо освещенном холле…
— Ульрих — великолепный стрелок.
Хенн ничего не сказал. Очевидно, он знал свое место.
— Я не знала, что они здесь, — сказала Кристл. — Я была крайне удивлена. Матери не должно было здесь быть. Но когда я увидела, что она и Ульрих входят в холл, я показала им жестом быть готовыми, пока я отвлекаю на себя внимание стрелка.
— Глупое решение.
— Кажется, это сработало.
Все, что случилось в этом замке, очень много рассказало Коттону о Кристл Фальк. Она не испугалась поработать мишенью. Но он все же никак не мог решить, чего было больше в таком поступке — храбрости или идиотизма.
— Я знаю не так уж много ученых, сумевших сделать то же, что и вы… — Коттон повернулся к Изабель Оберхаузер: — Нам этот стрелок пригодился бы живым. Я хотел бы выяснить, откуда он знал мое имя.
— Я тоже это заметила.
— Мне нужны ответы, а не новые загадки; а то, что вы сделали, только усложнило и без того запутанную ситуацию.
Но ему никто не ответил, поэтому Малоун, не задав больше ни единого вопроса, последовал за Кристл вверх по лестнице и оказался в одной из спален, где в дальнем углу огромная каменная печь с выбитой датой «1651» тянулась до самого потолка.
— Это была комната моих деда и отца. — Кристл вошла в нишу, украшенную декоративной скамейкой. — Мои предки, построившие Рейхсхоффен в XIII веке, патологически боялись попасть в ловушку. Поэтому из каждой комнаты есть два выхода, и эта не исключение. В действительности хорошая тактика в условиях семейных неурядиц.
Она нажала на место соединения плит, и часть стены мягко отошла, открыв лестницу, спиралью уходящую вниз. Кристл нажала на выключатель, и ряд низковольтных ламп осветили тьму.
Коттону ничего не оставалось, как последовать за ней вниз. Спустившись, Кристл нажала еще один выключатель.
Малоун заметил, что здесь был сухой, теплый, кондиционированный воздух. На полу лежали серые плиты, обрамленные тонкими полосками черного раствора. Грубые каменные стены оштукатурены и выкрашены в серый цвет. Все это подтверждало первоначальную догадку Малоуна, что фундамент замка был вырублен из основания горы много веков назад.
Одна комната переходила в другую. По стенам висели немецкие флаги, нацистские баннеры; тут была даже точная копия алтаря СС, полностью готовая для церемоний «присвоения имени ребенку», которые, как знал Коттон, были обычным делом в 1930-х годах. Бесчисленные статуэтки, игрушечный солдатик, поставленный на красочную карту Европы начала XX века, нацистские шлемы, сабли, кинжалы, униформа, шапки, куртки-ветровки, пистолеты, автоматы, значки, патронташи, кольца, драгоценности, перчатки и фотографии.
— Вот как проводил время мой дед после войны. Собирал все это.
— Похоже на нацистский музей.
— Публичное унижение больно ранило его. Он хорошо служил этому ублюдку, но так и не смог понять, что сам он ничего не значит для нацистской партии. В течение шести лет после окончания войны он изыскивал любую возможность вернуть потерянное признание. До тех пор пока не повредился рассудком в пятидесятых, он продолжал собирать все эти экспонаты.