Жизнь, смысл и назначение искусства в культурах древности совсем не похожи на роль и место искусства в современной нам культуре. В древности искусство не составляло той обособленной области человеческой деятельности, какую оно представляет собой теперь. В этом отношении его можно было бы уподобить современному прикладному искусству, не существующему вне вещей, для украшения которых оно служит, но и это будет неточно, поскольку в современной культуре, где существует и «высокое» искусство, за прикладным искусством остается чисто декоративная функция. Не то в культурах древности, где произведения искусства неотделимы от тех предметов, на которых они размещены, и где смысл вещи по существу дополняется смыслом изображения. Это связано с представлениями о мире, в котором вещи живут, и, создавая их, мастер тем самым стремился внести порядок в реальную жизнь людей.
Отношение древнего человека к окружавшим его вещам в принципе трудно понять человеку современной культуры с ее чисто утилитарным взглядом на этот вопрос. В древности рукотворные вещи предназначались не только для выполнения тех или иных практических функций благодаря своим чисто материальным свойствам (хотя и это назначение у них было) — их помощь человеку мыслилась гораздо шире. В разнообразных ритуалах вещам уделялись роли не менее значительные, чем их хозяевам. При этом вещи могли сами «действовать» в соответствии с конкретной ситуацией, имели свой «характер» и «привычки»{3}.
При таком отношении к чисто бытовым на первый взгляд предметам каждый из них должен быть соответственно оформлен (можно было бы сказать украшен, но это слово не вполне подходит к культурам древности, поскольку отражает более узкое, современное отношение к декору вещи). Ведь помещая на вещи то пли иное изображение, мастер, по сути, дополнял, усиливал смысл самой вещи смыслом изображения на ней. Поэтому к сочетанию вещи с изображением относились очень серьезно, оно просто не могло быть случайным. Не вдаваясь пока в смысловую сторону скифского искусства, посмотрим, как форма вещи и изображение сочетались на чисто формальном уровне.
Существуют разные способы их соединения. На поверхности вещи, используя ее как фон, можно что-нибудь изобразить (нарисовать, вырезать, вышить и т. д.). Можно укрепить на ней изображения, выполненные отдельно, например металлические бляшки, тканевые аппликации и т. д., — такой прием часто используется в скифском искусстве. Но еще чаще встречаются предметы, выполненные в форме животного.
Для того чтобы вещь, которая при этом принимает облик зверя, оставалась и сама собой, т. е. сохраняла чисто практическое назначение, нужно было, чтобы трактовка образа не противоречила ее собственной форме. Наиболее нейтральны в этом смысле, пожалуй, бляхи — здесь требуется лишь наличие четкого замкнутого контура, сама же форма может быть различной. И древние мастера успешно справлялись со стоящей перед ними задачей: «Линии предмета превращаются в контуры оленя или пантеры, и часто бывает трудно сказать — форма ли предмета подчинена изображенному животному или формы животного определяли линии предмета»{4}. В результате возникал «закрытый» образ, как бы изолированный от окружения.
Если различные бляхи требовали от изображения всего лишь замкнутого контура, то другие предметы 12 диктовали ему более жесткие условия. Пример того, как в этих случаях достигалось искомое согласование, — псалии, предназначенные для скрепления внешних концов удил с уздечными ремнями. Псалий представляет собой стержень с петлями или отверстиями, прямой или изогнутый. И такому предмету надо было придать черты животного, не нанося при этом ущерба ни его техническим качествам, ни образу зверя. Еще на заре существования культур скифского облика бытовали псалии, явно отождествлявшиеся с фигурой животного — на верхнем конце прямого стержня помещали голову зверя, а на нижнем — копыто. Оформленные таким образом предметы обнаружены в ранних курганах Прикубанья{5} и лесостепного Приднепровья{6}. Наиболее яркое воплощение идея тождества «псалий-животное» находит в V в. до н. э., когда распространяются псалии, изогнутые наподобие буквы S. Они выполнены в виде целой фигуры животного, передняя часть туловища которого вывернута по отношению к задней на 180° (в зверином стиле этого времени часто изображались животные в такой позе). В основном такие псалии встречаются в курганах Прикубанья{7}.
Итак, древним мастерам вполне удавалось согласовать образ зверя с практическим назначением вещи. Эта задача, в свою очередь, подчинялась главной цели: создать осмысленную, живую вещь — вещь, в которой признаки предмета и животного были бы согласованы не только на формальном, но и на смысловом уровне. Дело в том, что в оформление различных предметов часто вкладывались представления о картине мира, поскольку и вещь и изображение на ней были связаны с общей идеей о строении мироздания.
Народы древности, в том числе и кочевники евразийских степей, мыслили Вселенную разделенной по вертикали на три мира: верхний (небесный), средний (принадлежащий людям) и нижний (подземный). Такое представление о мироздании условно называется концепцией мирового древа — потому что каждое дерево растет вертикально и при этом имеет крону, ствол и корни, т. е. три части, по размещению в пространстве соответствующие тем самым трем зонам, о которых только что шла речь. Это название утвердилось в науке еще и потому, что нередко люди представляли себе мир именно в виде дерева— древнее мышление было не в такой степени абстрактным, как современное, и не могло обходиться без конкретных образов. Эта космологическая схема могла быть воплощена — и воплощалась — и в образе горы (с этим связано весьма распространенное в древности почитание гор как обители богов), и в иных образах, где преобладала вертикаль (лестница, жертвенный столб и т. п.). Дополнив схему мирового древа представлением о четырех сторонах света, мы получим обобщенный набросок древней пространственной структуры мира.
Такие представления достаточно просты по сути и оттого легко воспроизводимы различными средствами. Сама конкретность древнего мышления предполагала их воплощение в образах, причем существовали разные способы символического обозначения трех зон мироздания. Один из них, едва ли не наиболее распространенный, был основан на зооморфном (точнее, зоологическом) коде, связывающем верхний мир с птицами, средний — с копытными животными, нижний — с рыбами и пресмыкающимися{8}. Взглянув на скифский звериный стиль сквозь призму этой концепции, мы получим объяснение репертуара его образов. В самом деле, здесь представлены три группы изображений: это птицы, копытные и хищники. Как мы увидим далее, приемы трактовки каждой из этих групп говорят о том, что такое разделение фауны осознавалось достаточно четко и отражало древнюю классификацию животного мира. Основные группы в этой классификации и служили для обозначения разных зон мироздания. При этом скифский зооморфный код отличался от универсального лишь тем, что нижний мир обозначали наряду со змеями и хищные звери{9}.
Среди персонажей скифского звериного стиля можно встретить и животных, как бы объединяющих разные зоны мироздания. Такие существа, называемые медиаторами, фигурируют во многих мифологиях древности. Они присущи схеме мирового древа, ствол которого мыслился пе только как ось мира, по и как путь, по которому можно перемещаться из одного мира в другой, а связь между ними представлялась необходимой и для богов, и для людей. В скифской мифологии роль посредника-медиатора играл, в частности, кабан{10}. Кабан подходил для этой роли, поскольку его природа виделась двойственной: с одной стороны, это копытное животное, с другой же — плотоядный зверь, в этом смысле родственный хищникам. Поэтому неудивительно, что древнее сознание отвело ему роль посредника между нижней и средней зонами мироздания.