И Локи отвечает на его немой вопрос. Правда, понимает это Тор намного позже.
– Я бы подарил тебе другой подарок, тот, который ты хочешь больше… – тихо говорит Локи, – но не все бывает так, как нам хочется. Ты поймешь.
И, легко поклонившись, исчезает за дверью, ведущей в библиотеку. А Тор не идет за ним. Он долго еще стоит у стены и пытается успокоить тяжело бухающее сердце.
Глава 3. "Йотунхейм".
Мир тьмы и холода встречает его порывом ветра и горстью мелких льдинок. Тор прикасается пальцами к ледяной стене и чувствует под пальцами кожу брата. Бог Грома отдергивает руку, запахивает плащ, и идет к высящейся вдалеке ледяной глыбе дворца ледяных великанов. Теперь, после смерти Лафея, находиться тут стало в разы опаснее, потому что хрупкое перемирие стало некому поддерживать. Странно, что йотуны до сих пор не напали на Асгард.
Вокруг пусто и тихо. Только ветер завывает между ледяных колонн. Снега под ногами нет. Только лед и камень. Никто не выходит к нему навстречу, и он беспрепятственно входит во дворец. И тут…
– Смотрите, кто пришел! – издевательский голос слышится откуда-то сверху, – Тор, сын Одина. Ну, надо же, какой визит. С чем это ты к нам?
– Кто ты? – выкрикивает Тор, – я хочу говорить с главным!
– А ты не знаешь? Я теперь король Йотунхейма, глупый ты мальчишка!
Тор шарит вокруг глазами и вдруг натыкается на темную махину трона и огромную фигуру на нем. Как он мог не увидеть?!
– У Йотунхейма теперь новый король?
– А твой отец не говорил тебе? Он ведь и договаривался со мной о мире.
– Где Локи?! – выкрикивает Тор, – где ты держишь его?
– Тебя интересует сын Лафея? Твой отец отдал мне его в качестве гаранта мира, идиот. И я не намерен отдавать его тебе, мне он нравится, – в голосе короля йотунов мелькает что-то грязное и липкое, отчего Тор дергается и сжимает зубы.
– Стой! – Тор вдруг осознает, что именно сказал йотун, – Один отдал Локи тебе?
– Да, конечно. Еще тогда, когда мы нашли его у себя. Он выпрашивал у нас перемирие и за смерть Лафея предложил нам Локи. Ну, конечно же, я не отказался. У твоего младшего брата такой грязный, сладкий ротик, что меня начинает трясти, когда я вижу его. А его дырочка… такая маленькая, такая…
Договорить он не успел, потому что Тор с ревом кинулся на него, замахиваясь молотом на полную руку…
... йотуны выскакивали изо всех щелей. Их ледяные мечи мелькали повсюду, Тор едва успевал уворачиваться от них. Одно из лезвий задело его щеку, но Богу Грома было все равно. Он рвался к этому отвратительному ублюдку, что так измывался над его братом. Ярость кипела, но Тор не давал ей завладеть собой полностью. За то время, что он владел молотом, он кое-чему научился. Долгие кровавые десять минут, и он прижимает Бюлейста молотом к земле.
– Он же… как ты мог? Он же и твой брат!
– Брат? Он тоже сын Лафея, да, но он и убил его! Да он мне брат ровно так же, как и тебе! Локи ублюдок! Лживый ублюдок! Он не имеет права жить!
– Где ты держишь его, тварь? Говори, иначе я никогда не сниму с тебя этот молот!
– Да забирай своего братца! В тюрьме он, в левом крыле! Проводите его! – крикнул он ближайшим воинам, – живо!
И вот Тор стоит у ледяной двери – входа в камеру. Он видит, что лед испачкан черной кровью даже с внешней стороны… О, Боги…
Он толкает дверь и замирает.
Его брат, его Локи, висит почти в центре камеры. Тор сразу узнает его хрупкую фигуру, только теперь… Локи абсолютно обнажен, всю его кожу покрывают раны и царапины, самая большая – на бедре, рваная рана, из которой сочится кровь. Плечо пробито ледяным штырем, который тоже в крови. Но он, естественно, не тает, ведь Локи – йотун.
Тор подходит ближе. Голова Сына Лафея опущена на грудь, он без сознания. Слипшиеся от крови отросшие волосы свисают по бокам, закрывая лицо.
Тор подходит еще ближе, чтобы…
И тут Локи приходит в себя, резко вскидывает голову и болезненно вскрикивает.
Тор протягивает руку, чтобы успокоить и попытаться снять его, чтобы не было так больно, но трикстер отшатывается, причиняя своим запястьям невыносимую боль.
– Не… трогай, не надо… – хрипит он, – не надо….
Тор осторожно касается его щеки, его пронзает холод, он чувствует, как его кожа лопается, но он не отдергивает пальцы, а проводит по его разбитой скуле полной ладонью. И кожа Бога Лжи начинает менять цвет. Исчезают эти узоры, пересекающие лицо, как шрамы, а красные глаза вдруг становятся зелеными.
– Такого еще не было, – говорит Локи пустым голосом и опускает голову, закрывая глаза.
– О, боги, что они сделали с тобой!
Тор осторожно, пытаясь не причинить новой боли, расстегивает наручники и содрогается: внутри браслетов, плотно охватывающих запястья его брата – шипы. Бог Грома перехватывает Локи поперек груди, опускает на пол и только теперь замечает на его пояснице страшную рану, кожа разорвана и в некоторых местах висит лоскутами. Тор осторожно опускает Локи на колени и вдруг слышит надтреснутый шепот, шепот, полный ненависти:
– Ты теперь решил измываться надо мной в его образе? Решил трахнуть меня в образе Тора? Что же ты за скотина…
– О, боги, Локи! Локи, это я! Посмотри на меня, пожалуйста! – Тор подхватывает его опущенную голову за подбородок и… на него смотрят пустые глаза. Пустота и боль. Боль, которая превратилась из капельки в море. Тор прижимает брата к себе и качает на руках, не зная, что делать.
– Локи, – шепчет он, – брат, ты должен очнуться, иначе мне не увести тебя отсюда. Локи, пожалуйста!
Тор чувствует, как расслаблен его брат, он не шевелится вообще. Просто… терпит. Терпит?! Тор берет его за плечи и отстраняет от себя, чтобы посмотреть в лицо. И… глаза Локи закрыты, а из-под слипшихся стрелками ресниц по щеками текут слезы.
Бог Грома большим пальцем стирает эти прозрачные капли. Он ни разу не видел, чтобы плакали так: со спокойным лицом, абсолютно беззвучно.
Тор опускает взгляд и видит его сжатые в тонкую линию губы, больше не может оторвать от них взгляд.
– Клянусь, так они с тобой не делали! – говорит он, сглатывая слезы, и осторожно прикасается своими губами к его.
Локи только слегка дергается и сразу же приоткрывает губы. Но совсем не так, как тогда, в его комнате. Он делает это автоматически, бездумно. И от этого у Тора в груди что-то сжимается и лопается. Он жадно впивается в эти холодные, податливые губы, гладит языком, прикусывает нижнюю губу. Ему до боли хочется, чтобы брат очнулся, сказал хоть что-нибудь своим обычным недовольным голосом… Да хотя бы ударил его! Только не было бы этого шепота, пропитанного ненавистью и пустотой!