И вот теперь Фридрих с Никоновым сидели в машине и слушали волну, на которую были настроены переговорные устройства группы захвата. Сигналы автоматически кодировались, так что даже если бы посторонний случайно оказался на этой волне, он бы ничего не понял. Но помехи мешали расшифровке и ухудшали четкость речи по сравнению с обычной радиосвязью; к счастью, они возникали все же не каждую секунду.
— Он заходит, — сообщила рация. Никонов одобрительно кивнул и покрутил ручку.
— Хи, гуйз, — донеслось из динамика.
— Неужели повесили микрофон прямо на Грязнова? — восхитился Фридрих.
— Вообще-то нет, — ответил Никонов. — Можно было попробовать, это делается даже дистанционно, крохотный дротик... но мог заметить, решили не рисковать. Микрофон вмонтирован в чемоданчик с деньгами.
— Он мог переложить деньги в другой.
— Мог, но понадеялись, что он не станет тратить время на покупку нового. Да и зачем это ему? В общем, гарантии не было, но, как видите, сработало.
— ...Хейке фирстовый, — рокотал меж тем нагловатый басок из динамика, — Все, как агредали. Только ты не мельтеши, сперва чени пошовь.
— Вот, — неестественно громко щелкнули замки, — можете покоунтить.
— Ясное дело, — хихикнул другой голос, визгливый, с лакейской интонацией. — Чени коунт любят.
— Сколько их там всего? — осведомился Фридрих, нажимая кнопку второго канала.
— Шестеро, помимо Грязнова, — ответил голос ротмистра. — Двое продавцы, остальные шестерки.
«Не многовато ли телохранителей для встречи с одним-единственным Грязновым?», — подумал Власов. Впрочем, возможно, бандиты опасаются не столько курьера, сколько друг друга — участие в общей сделке еще не делает их друзьями. А может, «шестерки» нужны им просто для демонстрации статуса. Прямо как в обезьяньей стае...
Из динамика доносился быстрый шорох: бандиты пересчитывали купюры.
Фридрих подумал еще, что Грязнов ведь — человек с университетским образованием, пусть и неоконченным, и, вполне возможно, знает английский. До чего же ему должно быть противно коверкать произношение английских слов, превращая их в этот дегенеративный жаргон! Впрочем, одернул себя Власов, не следует судить о других по себе.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Грязнов. — Все ок?
— Ес, — ответил визгливый, и одновременно ротмистр скомандовал: «Пора!»
Через несколько секунд в динамике раздался хлопок — негромкий, но вполне узнаваемый для всякого, кто слышал, как стреляет пистолет с глушителем — и сразу же за ним шум падающего тела.
— Черт! — крикнул Фридрих, вдавливая кнопку передачи. — Обещали же без стрельбы!
— Это не наши! — торопливо отозвался ротмистр, и следом по первому каналу донеслось: «Никому не двигаться!» — и сразу же еще хлопки, чей-то стон, чья-то матерная брань (что характерно, на чистом русском), какая-то возня...
— Пошли, — потерял терпение Фридрих, вытаскивая пистолет и распахивая дверь машины. В салон ворвался ледяной воздух.
— Зачем? — не тронулся с места Никонов. — Дайте разобраться специалистам.
— Ваши специалисты сейчас угрохают мне последнего свидетеля! — Власов выскочил из машины и побежал между стенами складских бараков, на каждом шаге проваливаясь в снег.
Разумеется, к тому времени, как он добежал, все было уже кончено. На грязном бетонном полу лежали семь человек. Шестеро — мордами вниз, с выкрученными и скованными за спиной руками; у половины из них рукава быстро набухали красным (у двух правые и у одного — левый), но их сковали не менее жестко, чем остальных. Раненые стонали и шипели сквозь зубы, но ругаться уже не смели. Седьмому, лежавшему навзничь в луже крови, наручники уже не требовались. Полицейские потерь не понесли. Один из них, облачившись в перчатки, собирал в пластиковый мешок бандитское оружие, упаковывая каждый пистолет в отдельный полиэтиленовый пакет. Тут же валялись и два черных чемоданчика, один закрытый, другой бесстыдно вываливший на пол свое нутро — тугие пакетики с белым порошком.