Фридрих чувствовал, как он устал от этой неопределенности. От ситуации, когда чем дальше, тем менее понятно, где свои, а где враги, кому и на каком уровне можно доверять... На какой-то миг он почувствовал нечто вроде зависти к американцам. Офицер ЦРУ, оказавшийся в подобной ситуации, мог бы, наверное, слить информацию, пусть сырую и бездоказательную, в их пресловутую свободную прессу. А уж тамошние шакалы пера расстарались бы, преподнеся набор намеков и версий в виде железобетонного обвинительного заключения, где имена заговорщиков не упоминаются исключительно «в интересах следствия». И такого «разоблачения», вполне возможно, оказалось бы достаточно, чтобы либо сорвать планы противника, либо заставить того обнаружить себя раньше времени...
Увы. Для офицера РСХА подобный путь был полностью исключен. Не в «Свободное слово» же обращаться... И даже если бы, чисто теоретически, он решился на столь безумный шаг, все равно уже слишком поздно. Ближайший номер выйдет лишь на следующей неделе.
Так что после шести часов сна Власов чувствовал себя почти таким же усталым, как накануне. Контрастный душ, как обычно, помог вернуть физическую бодрость, но дело было не в ней... Первым делом после душа он проверил почту. Посланий от Мюллера не было. Власов почти не удивился, коль скоро его не разбудили телефонным звонком. Впрочем, не исключено, что шеф сам еще спит. Он, в конце концов, тоже человек, и накануне наверняка тоже работал допоздна.
Фридрих проверил в сети информацию аэропортов Москвы и Петербурга — причем не только адресованную пассажирам, но и предназначенную для пилотов. Если прибывает специальный борт с каким-нибудь важным человеком — возможны изменения в графике обычных рейсов и даже полное закрытие воздушной зоны аэропорта на определенный период. Ничего такого, однако, не обнаружилось — хотя, конечно, нет гарантий, что соответствующие объявления не последуют в самый последний момент. Но «самый последний» в данном случае — это все-таки не перед посадкой: нельзя объявить уже подлетающим к цели лайнерам, которых будет не один десяток, что они должны следовать на запасной аэродром. То есть объявить-то в принципе можно, и по инструкции они должны иметь достаточный остаток топлива, чтобы туда добраться — но скандал от срыва десятков рейсов получится изрядный, и хаос в небе тоже (в том числе — и в небе запасного аэродрома, который принимает в это время собственные борты и которому внезапно привалит такое счастье). У атлантистов такое стоило бы политику карьеры. В Райхсрауме это не так, но все же вряд ли кто-то захочет злить народ без крайней необходимости — особенно если готовится некий широкий жест, апеллирующий к тому самому народу. Так что о переносе рейсов все же должны объявить за несколько часов, пока эти рейсы еще не поднялись в воздух. Значит, хотя бы это время еще есть... Прибытие самолета с официальной делегацией во внуковском графике, напротив, было отмечено и ожидалось через три часа, но здесь Фридрих никаких сюрпризов не ждал.
Он попробовал дозвониться до фрау Рифеншталь, чтобы расспросить ее о книге. Пусть ему и сказали, что это «не его тема», но, может, хоть это прояснит ситуацию... Увы — номер на той карточке, что она вручила ему, не отвечал. Возможно, старуха и в самом деле плавала под водой у берегов Австралии. «Хорошо, если хотя бы не как Гельман», — мрачно подумал Власов и тут же сказал себе, что уж это-то точно паранойя, такую фигуру тронуть не посмеют, да и кому она помешает с противоположной стороны земного шара... А как знать — может, этот отъезд — не ее идея? Может, ей мягко посоветовали съездить в эти дни куда-нибудь подальше — исключительно ради пользы для здоровья? Гипотезы, гипотезы...