— Ты что, не понимаешь, какая это чудовищная пошлость?! По-твоему, знамя Райха можно использовать, как скатерть? Может быть, ещё и как половик у двери?
— Как половик — нет, о половик вытирают ноги, а вот скатерть в славянском быту — очень уважаемая вещь. Русские на протяжении всей своей истории голодали. И напомнить лишний раз, кто именно принёс им сытость и изобилие — не такая уж плохая мысль... И кстати о сытости — давай уже, наконец, возьмем блинов и поедим.
— Давай. Только уж точно не там!
Власов повернулся было в сторону жонглера, но к тому выстроилась довольно длинная очередь, так что Фридрих двинулся дальше и подрулил к окошку избушки, пользовавшейся меньшей популярностью — видимо, по причине нехватки рекламы, а не качества: от окошка как раз отходил турист с фотоаппаратом на животе, с явным удовольствием жующий свернутый трубкой, сочащийся горячим маслом блин.
Хайнц не удержался и заказал себе блины с икрой — все-таки красной, а не черной, как на пресловутом плакате. Фридрих же избрал более дешевый вариант с клубничным вареньем. Выбор напитков тоже оказался довольно широким, включая квас, морс, лимонад и даже какой-то «горячий сбитень», но друзья не стали экспериментировать и взяли себе обычного чаю с лимоном. Ближайший свободный стоячий столик был не слишком чистым — кто-то уже успел капнуть на него медом и пролить маленькую лужицу какой-то темной жидкости, возможно, того самого сбитня — но, пока Фридрих брезгливо косился на этот непорядок, Хайнц водрузил поднос с заказом прямо на лужицу и тем пресек дальнейшие сомнения. Власов намеренно встал спиной к оставшемуся позади плакату.
В первую минуту они лишь активно работали челюстями, ибо прогулка на свежем воздухе и впрямь изрядно разожгла их аппетит. Но затем Эберлинг, все еще жуя блин, вернулся к разговору:
— Воф, нафйимех, амехихансы...
— Ты прожуй сначала.
Хайнц сглотнул.
— Американцы, говорю. Их можно упрекнуть в чем угодно, только не в отсутствии патриотизма. Но они рисуют свой флаг на лифчиках и трусиках. Один тип из политотдела говорил мне, что даже на презервативах. Как думаешь — зачем?
— Тоже мне, нашел обладателей тонкого вкуса! Да они просто не понимают, какая это пошлость и профанация!
— Кому надо, тот все прекрасно понимает. Просто флаг на таких местах на подсознательном уровне связывает идею американского патриотизма и идею секса как приятного занятия — как бы ты к нему ни относился...
— Я никогда и не отрицал, что оно приятное. Я лишь говорю, что оно превращает разумное существо в скотину. Как и алкоголь, как и другие наркотики.
— Хорошо, хорошо, не будем спорить. Пусть в скотину. Простейший механизм формирования условного рефлекса, как у собаки Павлова. Но это работает! Американцы апеллируют к низменному — и выигрывают. А мы все больше говорим о высоком и священном, и обыватель начинает зевать, — Эберлинг отправил в рот очередной кусок блина.
Вокруг по-прежнему было полно народу, клубившегося между павильонами. Какой-то невысокий мужичонка, проталкиваясь за спиной Хайнца, задел того плечом и буркнул по-русски извинение. Эберлинг дернул щекой, но не стал оборачиваться.
— Знаешь, я совсем не уверен, что выигрыш ценой низменного оправдан, — произнес Фридрих. — Я даже не уверен, что это вообще можно назвать выигрышем.
— Ой, ну можно подумать, мы не занимаемся тем же самым! Все эти наши песни о девушке, ждущей солдата, как бы ее ни звали — Лили Марлен, Эрика, Доротея, Герда Урсула Мари — они к чему апеллируют, по-твоему? Просто мы ведем себя ханжески, не называем вещи своими именами, не говорим, что этот солдат сделает с девушкой, когда она его таки дождется. Скунсы действуют прямее — и получают лучший результат.
— Между прочим, от этих песен я тоже не в восторге, — пробурчал Фридрих и отхлебнул чаю. — Не с музыкальной точки зрения, конечно...
— А потому, что они пропагандируют любовь, то есть столь презираемое тобой неразумное поведение, — подхватил Эберлинг. — А ты лучше подумай — многого ты добьешься от солдата, пропагандируя ему разумное поведение? Сам сегодня говорил — военные песни апеллируют к эмоциям. Почему? Потому что солдат глуп и не понимает доводов разума? Нет! Потому что доводами разума невозможно убедить его отдать жизнь. Любая потеря для человека — это потеря лишь какой-то части его мира. Потеряв жизнь, он теряет весь мир. Часть всегда меньше целого. С рациональной точки зрения жертва жизни никогда не оправдана. Поэтому да, ради твоих высоких идеалов нужно превращать человека в низменную нерассуждающую скотину.