— Хазер, — выдохнул он, демонстрируя отсутствие нескольких зубов во рту, — ты думаешь, что поймал меня, хазер? Вы всегда были кретинами, и всегда будете.
Затем он, продолжая улыбаться, отчётливо произнес несколько непонятных слов — скорее всего, на иврите. С последним из них тело Зайна дернулось, подбородок задрался, и глаза разом утратили осмысленное выражение. Фридрих не мог поверить, щупал пульс на шее, оттягивал веки, подозревая очередную уловку. Но сомнений не оставалось: один из самых опасных террористов в истории был мертв. Именно сейчас, когда столько усилий — и жизней! — было потрачено, чтобы взять его живым... И что-то подсказывало Фридриху, что он умер не от полученных травм. Они были серьезными, но отнюдь не смертельными. Он... словно бы прочитал древнее юдское заклинание, и оно сработало.
Бред, бред, раздраженно мотнул головой Фридрих. Никакой мистики не бывает и не может быть. Это какой-то фокус, самовнушение или что-то вроде... Не об этом сейчас надо думать. Надо обыскать тело.
Действительно, моссадовцы утаскивали Зайна в такой спешке, что не забрали у него ничего, кроме оружия. Возможно даже, они проглядели какой-нибудь ножичек, посредством коего Зайн освободился от ремней, привязывавших его к носилкам — или же «заслуга» этого освобождения целиком принадлежит аварии? Власов одёрнул себя: привычки аналитика мешают оперативной работе. Сейчас нужно не думать, а смотреть и запоминать.
Поначалу в улове Фридриха не было ничего необычного. Бумажник с деньгами, около трех тысяч рублей наличными — немало, конечно, но для Зайна вполне естественно. Пластиковые карточки. Документы на имя Ступина и еще какого-то Корнейченко. Билет на самолет во Францию, улетающий этим вечером — этот наглец думал, что ему, тем паче после успешного теракта, позволят пройти контроль и улететь? А, вот и запасной вариант — билет на поезд до Иркутска для Корнейченко... уж не через Китай ли он собирался удирать? И он готов был к бегству — спал в одежде и со всем этим...
Но вот из внутреннего кармана мертвеца Власов выудил длинный конверт авиапочты, из плотной бумаги, с пятью наклеенными марками. Бросились в глаза иностранные печати, корявые дрожащие буквы адреса — так мог писать пьяница, человек с психомоторными расстройствами или, скажем, дряхлый старик — и оттиснутый на конверте типографским способом обратный адрес, написанный по-английски: приют «Тихая гавань», штат Нью-Йорк, США.
Что это такое — Зайн получает письма из американского дома престарелых? У него там какой-нибудь родственник или друг? Нет, только не у Зайна — вот уж кто был напрочь свободен от сентиментальных глупостей. Фридрих сунул руку в распечатанный конверт и извлек оттуда тонкий листок размером в половину тетрадного. Нет, сентиментальный вздор тут явно был ни при чем. На листке не было ни приветов, ни «пока» — если уж на то пошло, там не было вообще ни одного слова. А были выведенные тем же ужасным почерком восемь цифр. Власов перевернул листок. С обратной стороны уже другим почерком, карандашиком, еле различимо было выведено: «1Пр 4С 17-803». Что это — почерк самого Зайна? А возраст сказывался — раньше он всякие коды хранил исключительно в памяти, а теперь, готовясь к бегству, предпочел все же записать. Вес конверта показывал, что там есть что-то еще, и потяжелей простого листка. Фридрих заглянул внутрь и обнаружил плоский металлический ключик, не похожий на дверные. Ключ от камеры хранения? Или от банковской ячейки... Тогда цифры и буквы — это номер ячейки и код. «1Пр» — вероятно, название банка. Почему-то в голову пришло идиотское «Первый Пролетарский Банк». Нет, конечно. Наверное, Первый Промышленный или что-то в этом роде. Надо будет проверить, какие «первые» банки есть в Москве.
Поколебавшись, Власов сунул конверт со всем его содержимым к себе в карман. Прочее он возвратил мертвецу, для описи по стандартной процедуре. Впрочем, ее теперь будут проводить русские — после всего случившегося с ними придется объясняться, и уж им сдавать ячейку не следует ни в коем случае. Но и своим... сначала он узнает, что в ней, а уж потом решит, надо ли Управлению — и кому именно в Управлении — знать об этом. Фридрих с тоской подумал о временах, когда ему и в голову не могло прийти нарушать инструкции и утаивать что-то от начальства...
Он поднялся, почувствовал, что брюки ему слишком свободны, и вернул себе ремень. Затем ухватил труп за шиворот, как за ручку, и потащил к шоссе. Даже мертвого Зайна он опасался оставить без присмотра.
По пути Власов коротко сообщил Шрамму новости, прибавив, что спешить больше не нужно — для тяжелого грузовика это тем более небезопасно.