Фридрих уселся поудобнее и приступил к просмотру.
Первый же платтендат содержал фотографию рукописной страницы. На ней каллиграфическим почерком с росчерками и завитушками было выведено: «Воспоминания и размышления». Фридрих подумал, что название очень характерно: когда-то он любил мемуарную литературу и с тех пор хорошо запомнил, что обычно за такими скромными заголовками скрываются клокочущие бездны ущемлённого самолюбия.
Бегло просмотрев несколько листов подряд (мощный тосибовский плат скрежетал при каждом обращении: страницы рукописи были сосканированы с хорошим разрешением), Власов убедился, что это именно беловик: листы были исписаны ровным аккуратным почерком без помарок и исправлений, а текст снабжён заголовками и подзаголовками.
Он вернулся к началу и стал быстро просматривать текст.
Во втором платтендате было три листа — нечто вроде введения, озаглавленного как «Обращение к читателям». Начиналось оно так:
«Я пишу эту книгу не для современников и даже не для потомков, ибо и те, и другие, хотя и по разным причинам, но в равной степени не заинтересованы в правде. Первые озабочены своими планами, сиюминутными или глобальными, для которых правда являет собой и очевидное препятствие, и удобную жертву. Что касается потомков, то они либо недопустимо пристрастны, либо постыдно равнодушны к деяниям своих отцов, причём пристрастие и равнодушие вовсе не исключают друг друга...»
Фридрих подумал, что долгое затворничество испортило не только характер великого пилота, но и его стиль. С точки зрения Власова, сухие и точные параграфы «Тактики воздушного боя» явно превосходили «Воспоминания» даже с чисто литературной точки зрения. Увы, похоже, что на затянувшемся досуге князь переусердствовал в чтении интеллектуальной литературы — и, разумеется, вынес из этого чтения культ длинной фразы и привычку к мудрствованию по пустякам.
«... Однако, несмотря на окружающие меня многочисленные образчики духовного разложения, я всё ещё льщу себе надеждой, что мир ещё не настолько испорчен, чтобы вовсе перестать порождать немногочисленное племя свободных духом, коих интересует не только шелест знамён или грязные и кровавые пятна на них, но истина сама по себе. Этим редким выдающимся умам я и посвящаю свою книгу. В ней они найдут несколько крупиц той истины, которую они тщетно будут искать в других сочинениях, написанных людьми с более гибкой совестью...»
Власов поймал себя на внезапно вспыхнувшей неприязни к покойному. Старик прекрасно понимал, кто заинтересован в публикации его откровений и какая именно публика будет их читать. Похоже, помимо испорченного стиля, автор «Тактики» приобрёл ещё и вкус к лицемерию... Фридрих с отвращением закрыл платтендат и взялся за следующий, где начинались «Предварительные сведения».
«Я, Хайнрих Александр Людвиг Петер цу Зайн-Витгенштайн, появился на свет 14 августа 1916 года в Копенгагене. В настоящее время я остаюсь единственным представителем нашей ветви фамилии. Оба моих родных брата погибли в великой войне: младший, Александер — как подобает воину, в сражении, старший, Людвиг — при иных, не менее трагических обстоятельствах, о которых я расскажу в другом месте.
Наш род издревле славился своими традициями, важнейшей из которых является теснейшая связь наших мужчин с воинской службой. Можно даже сказать, что война — наше традиционное семейное занятие.
Впрочем, моя семья и её традиции заслуживают большего, чем несколько сухих слов, а потому я прерву своё ещё не начавшееся повествование экскурсом в историю моей фамилии, каковая история теснейшим образом переплетена с историей Германии и Европы в целом.
Итак: первые, не вполне достоверные, упоминания о нашем роде восходят к десятому веку...»
Власов тяжело вздохнул: стало понятно, что тщеславный старец не сможет не перечислить всех своих предков и их славные деяния. Так и оказалось: «небольшому экскурсу» Хайнрих цу Зайн-Витгенштайн отвёл семь страниц. В потоке слов мелькали самые разные имена, начиная с Фридриха Бранденбургского и королевы Хельги, которые каким-то образом поучаствовали в судьбах рода, и кончая потомством от браков с русскими аристократками и даже с грузинской княжной Параскевой Дадиани, с аккуратно выписанными в сносках ссылками на всякого рода источники — от Готского альманаха до стандартного учебника дойчской истории. Власов не стал вчитываться. Глаз зацепил только парочку русских фамилий.