Я свидетельствую, что это лишь оболочка правды. На самом деле эрцгерцог Ойген Хабсбург передал свои истинные полномочия куда более влиятельному и могущественному лицу, имя которого я не имею права раскрывать и сейчас. Могу лишь намекнуть, что этот славный сын нашего народа, бесстыдно оклеветанный, до недавнего времени влачил мрачное и тягостное существование вдали от родины, претерпевая муки, сравнимые с мучениями святых первых веков христианства. Этот великий человек, чьё имя несправедливо подвергнуто проклятию и забвению — более того, на родине он был объявлен безумцем, а вне её ввергнут в узилище и впоследствии постыдно убит после бесконечных лет пленения в результате сговора между новыми властями Германии и ее врагами, ибо и те, и другие были крайне заинтересованы в его молчании — именно этот человек был и оставался истинным Гроссмайстером Ордена, в том качестве, в котором Орден существовал после своего внешнего падения. Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было другому, так как я, сначала в качестве Тайного Администратора Магистрата на землях Остеррайха, а впоследствии Тайного Капитулярия Ордена, был его помощником в трудах на протяжении нескольких лет. Теперь, когда величественные планы Ордена повержены в прах — увы, не силами врагов, а коварным предательством тех, кого мы считали своими друзьями — об этом можно сказать открыто.
Оговорюсь, однако, что, несмотря на нынешнее весьма плачевное положение дел, я всё же считаю себя связанным нерушимыми орденскими клятвами, а посему наиважнейшие тайны, связанные с историей и традициями Ордена, ни в коем случае не будут разглашены — во всяком случае, мной. В частности, я поклялся никогда не называть имени нашего Гроссмайстера и его ближайших помощников...»
Власов криво усмехнулся: после столь напыщенной клятвы ему стало понятно, что старик намерен рассказать всё, что знает, а может быть, и чуть больше. Это живо напомнило Фридриху ту своеобразную манеру держать слово, которой отличался другой Зайн — к сожалению, успевший-таки улизнуть в свой иудейский ад, или что там у юде вместо ада... Во всяком случае, имя Гроссмайстера, формально не названное, было обозначено более чем очевидно — по крайней мере, для тех, кто знает историю не по школьным учебникам, откуда упоминания Рудольфа Хесса и впрямь были вымараны.
Следующие два листа в платтендате отсутствовали, а сто девяносто восьмая страница начиналась словами:
«...не имеет никакого отношения к комической и зловещей попытке «возрождения» Ордена, то есть его «преобразования» изменником и предателем Райнхардом Хейдрихом. Предвосхищая дальнейшее, скажу, что именно настоятельная необходимость избавиться от этих людей очень сильно повлияла на те решения, которые принимались в те трагические дни всеми заинтересованными сторонами.
Теперь, наконец, я могу сказать правду и о личном составе последнего истинного извода Ордена. Насколько мне известно, в период до 1941 года его ряды украшали такие выдающиеся дойчи, как...»
Следующие двадцать с чем-то строчек были стёрты редактором изображений — на их месте был нарисован перечёркнутый квадрат. Из-под него высовывалась только последняя строка, явно оставленная специально:
«...и бывший церковный служка в бенедиктинском монастыре, впоследствии обладатель партийного билета с однозначным номером некоей малочисленной партии».
Власов невольно вздрогнул. Как всякий честный дойч, он видел этот партбилет, хранящийся под слоем бронированного стекла в Пантеоне Национал-Социалистической Партии в Мюнхене.
Он оторвался от текста, чтобы посмотреть на часы. Времени до открытия банков оставалось еще достаточно, так что можно было позволить себе спокойно обдумать новую информацию.
В принципе, рассуждения о связях хитлеровской верхушки с остатками Тевтонского Ордена были не новостью — во всяком случае, на Западе, где невежественная публика обожала всё «тайное», «уходящее в глубь веков» и обязательно страшное. Тевтонский Орден с его историей как нельзя лучше подходил для демонизации: военная машина, перемоловшая западнославянские племена и воздвигшая на их землях города Дойчской Марки, выглядела и впрямь внушительно. Правда, сам проект расширения на Восток огнём и мечом и германизации славянских земель оказался элементарно нерентабелен, а потому и сошёл с исторической сцены, уступив место рационально организованному прусскому Райху, который утилизовал и использовал орденское наследие, включая символику, систему званий и боевых наград. Какие-то остатки орденских структур существовали и по сей день: отчаянно напрягая память, Фридрих вспомнил, что лет пять назад по польским делам проходил «аббат-хохмайстер Ордена» откуда-то из-под Вены. Кажется, это был престарелый идиот, которому взбрело в голову выступить с милитаристской речью на тему «недоцивилизованных» поляков и прочих славянских народов. Разобравшись, — время было горячее, и несчастного старика приняли было за провокатора — на него слегка цыкнули и оставили в покое. Помнится, Мюллер со свойственным ему юмором предлагал отправить аббата-хохмайстера к доктору Менгеле на опыты: пробовать на нём новейшие седативные препараты... Ничего более существенного за Орденом не значилось.