Власов подумал было вернуться к пропущенным страницам, но решил не суетиться.
«Иных грехов за мной тогда не было» — продолжал князь.
«Вот именно» — подумал Власов. Было уже ясно: Хайнрих цу Зайн-Витгенштайн играл не слишком-то важную роль, как бы ему ни хотелось доказать себе и читателям обратное.
«Неизвестно, чем закончилось бы наше обсуждение, если бы не энергичная речь Канариса, поддержанная мной и Йодлем. Он убедил нас, что единственным нашим шансом было немедленное выступление — пока страх и уныние не сломили наши ряды. В сложившихся обстоятельствах нам было нечего терять, кроме чести. Честь же легко защитить: достаточно одного выстрела».
Фридрих подумал об Эберлинге, избравшем иной выход, и с тяжёлым сердцем убрал страницу с экрана.
Очередной дат начинался со страницы 329. Страница была озаглавлена: «Эдвард Дитль».
«Я приступаю к этой части своего повествования не без колебаний и сомнений», — писал князь, особенно аккуратно выписывая каждое словечко, — «поскольку многое из того, что я должен сообщить современникам и потомкам, может показаться им посягательством на лавры наших предков и честь нашего общего дома, Германии.
Однако, славя победы — или то, что в то или иное время принято считать победами — и обходя молчанием промахи, поражения и в особенности преступления своих отцов, потомки мнят, что оказывают им услугу, не отдавая себе отчёта в том, что перед лицом вечности, которая рано или поздно поглотит всё, гордо выставляемые и стыдливо скрываемые поступки выглядят в равной степени ничтожно. Лишь духовное очищение, признание своих грехов и искренне покаяние в них способно очистить нашу кровь, нашу почву...»
— Пакость какая, — прошептал по-русски Власов. Он-то хорошо знал эти рассуждения: они были одним из самых ходовых инструментов в рабочем наборе атлантистской пропаганды правого толка. Особенно хорошо этим инструментарием владели скунсы: страна, чья истинная история была погребена в глубоких подвалах соответствующих служб (неизвестно было даже, кто же на самом деле убил их самого популярного президента), обожала заниматься обличениями чужой истории и неплохо за это платила. Не то чтобы Фридрих был против обнародования исторической правды, но «историческая правда» в американском исполнении выглядела следующим образом: из двух сторон конфликта одна провозглашалась либо невинной жертвой (и тогда любые ее действия априори оправдывались самозащитой), либо борцом за правое дело (и тогда то же самое оправдывалось высокой целью) — а затем начинался самый скрупулезный разбор действий (и в особенности насильственных действий) другой стороны.
Впрочем, положа руку на сердце, нельзя было не признать, что тем же самым, только с обратным распределением ролей, периодически грешила и имперская пропаганда.
«Итак, я намерен поведать миру правду об Эдварде Дитле — в том числе ту правду, которую сейчас не знает уже никто из живущих. Увы, сейчас некому ни подтвердить, ни опровергнуть мои показания на этом суде истории. Я могу лишь ручаться своим словом солдата в том, что я говорю правду, насколько она мне известна. В мою пользу говорит то, что я сам был свидетелем и участником описываемых событий.
Официальная биография первого Райхспрезидента хорошо известна в Германии и в Райхсрауме. Для читателя, незнакомого с дойчскими учебниками истории, всё же напомню самое главное.
Дитль родился в 1890-м году в Баварии. Во время Первой Германской войны был командиром роты, и хорошо зарекомендовал себя в этом качестве. С 1920 года состоял в Национал-социалистической партии Германии, будучи, таким образом, ветераном партии. В том же году он вернулся на военную службу, где и преуспел. С 1935 года он становится командиром 99-го горно-стрелкового полка, история и боевой путь которого теперь известны каждому дойчскому школьнику. Опять же, как известно каждому дойчу, первым в истории Германии он стал кавалером нового ордена — Рыцарского Креста с дубовыми листьями. Уже в чине генерал-оберста он удостоился особой чести — стал первым дойчем, награждённым Нарвикским щитом, учреждённым в честь захвата и обороны норвежского Нарвика. Именно в честь Дитля на этом нарукавном знаке изображён цветок эдельвайса, символ горных егерей, которыми он командовал. 21 марта 1941 г. эту награду ему вручил лично Хитлер. Полагаю, впоследствии Дитль вспоминал эту сцену со смешанными чувствами.