Если же говорить о нашем душевном состоянии в ту решающую ночь, то я назвал бы его возвышенным. Не было ни страха, ни той мелочной суетливости, которая обычно маскирует страх. Светлеющее берлинское небо, чёрно-серая колоннада Райхстага — всё это не внушало нам ни ужаса, ни надежды. Все были спокойны и собраны, равно готовые к победе и поражению. Как сказал великий дойчский поэт (а разве можно не считать дойчем того, кто в цветущие годы оставил своё случайное место рождения ради Германии?), блажен тот, кто посетил сей мир в его роковые минуты. Нечто подобное мы ощущали все. В нас билось одно сердце, в нас жило одно дыхание, мы чувствовали себя единым целым».
Власов попытался открыть очередной платтендат и досадливо чертыхнулся сквозь зубы: в данных был какой-то сбой, и дат не открылся.
Следующий дат содержал страницу триста восемьдесят девять.
«Дверь распахнулась настежь, и оттуда высунулся человек в чёрном комбинезоне и противогазе. Первое, что он сделал — протянул мне такой же противогаз. Он предложил мне также накидку, но я её отверг.
Пользуясь случаем, разоблачу ещё одну легенду — о людях в «чёрных эсэсовских формах». Именно цвет одежд убийц в дальнейшем стал поводом для тщательно распускаемых слухов, а также и для вполне реальных репрессий против СС. На самом деле это были обыкновенные прорезиненные армейские комбинезоны с накидками, используемые для защиты от ядовитых веществ. Как я слышал краем уха, вся партия была изъята с какого-то старого военного склада лично Канарисом.
Я до сих пор не знаю, какое именно средство они применили. Во всяком случае, это был не зарин, зоман или иприт, а что-то относительно новое — по крайней мере для того времени. Похоже, это действовало очень быстро и смертельно.
Потом, когда всё кончилось, мне пришлось — не из любопытства, а по необходимости — побывать в помещениях охраны на нижних ярусах. Война приучила меня к хладнокровию, но зрелище, открывшееся мне, меня всё же смутило. Там лежали буквально кучи трупов, вповалку друг на друге — все с посиневшими лицами и сухой красной пеной на губах. Кажется, никто не успел взяться за оружие. Иные, похоже, не успели даже проснуться. В одном месте проход загораживал труп тучного мужчины с недоеденным бутербродом во рту. Этот бутерброд почему-то запомнился мне особенно отчётливо.
Но не будем упускать из виду хронологическую последовательность событий. Итак, я вошёл, торопливо надевая резиновую маску через голову...»
На следующей странице верхние абзацы были снова замазаны. Пришлось читать с середины.
«...ими командовал невысокий энергичный человечек — не помню его имени и звания. Кажется, он потом погиб во время перестрелки наверху.
Когда я поднялся по лестнице, я увидел, как по белому мрамору стекает кровь. Я никогда не видел столько крови. Ковровая дорожка разбухла, под ногами хлюпало. Наверху лежал труп. Это был явно штатский — во всяком случае, об этом свидетельствовали очки и серый пиджак, тоже намокший от крови.
«Эдельвайсы» убивали всех, кто оказался на их пути. Возможно, это было единственным выходом — посеять панику, ужас, устроить настоящую бойню, чтобы добраться до нескольких хорошо охраняемых персон.
Итак, я поднялся вверх по лестнице. В моей руке был пистолет, и я не замедлил бы пустить его в ход, попадись мне кто-нибудь на пути. Но никого не было, только из коридора доносились чьи-то невнятные стоны и проклятия. Не знаю, что на меня нашло, но я свернул в коридор. Признаться, я готов был пристрелить раненого — настолько меня разозлила его брань. Умирать со столь грязными словами на устах было недостойно сколько-нибудь образованного человека.
В коридоре было темно: половина лампочек не горела, а остальные едва светили. Возможно, случайная пуля повредила проводку. Посреди коридора лежал на боку грузный человек с серым лицом. Он был одет в штатское. Его лицо сквозь стёкла противогаза показалось мне смутно знакомым, но не более того.
Увидев меня, он попытался было пошевелиться, но тут же бессильно уронил руку. Я приблизился, держа оружие наготове.
Человек с огромным усилием поднял голову и попытался меня рассмотреть.