— Мог и поддержал, — желчно возразил Власов. — Между теми, кто свергал его через путч, и теми, кто делал это через референдум, он выбрал вторых, только и всего.
— А вы выбрали бы первых? — усмехнулся Мюллер. — Что вы делали во время путча?
— Сидел дома, смотрел фернзеер. Нет, я не выбрал бы первых. Путч был глупостью, хотя самой большой глупостью, конечно, был референдум. Но уж раз он состоялся — нечего было, как говорят русские, махать кулаками после драки. Может быть, следовало и дальше сыграть по этим правилам. Мобилизовать наши ресурсы и идти на эти демократические выборы. В конце концов, в тридцать третьем нам это удалось. Пусть без восточных территорий, но спасти хотя бы сам Фатерлянд — здесь наша поддержка все еще была достаточно сильна... Но этот идиотский путч окончательно угробил репутацию Партии. Если Ламберта повесят за измену, вот уж о ком не буду сожалеть!
— Его не казнят, — убежденно возразил Мюллер. — Первое, что сделают либералы, окончательно утвердившись во власти — отменят смертную казнь. Вот увидите, через годик-другой его вообще амнистируют. Иное, во всяком случае, было бы свинской неблагодарностью с их стороны, — саркастически добавил он. — Думаю, мы еще увидим Ламберта и прочих клоунов на митингах ХНПФ, где их будут чествовать как героев и чуть ли не спасителей Фатерлянда...
— Новообновленцы собрались на собственный съезд, вы слышали? Очевидно, объявят о выходе из НСДАП. И будут стараться перещеголять в либерализме самих либералов...
— Да, я видел репортаж. Все никак не отучусь от дурной привычки интересоваться новостями, хотя сейчас это не дает ничего, кроме вреда для печени... Вы видели эту мерзость — сюжет, как ломали Стену на границе с Францией? Им хватило бесстыдства показывать это все в прямом эфире... Знаете, мой мальчик, именно тогда я понял, что это — конец. Окончательный и бесповоротный.
— Ну, — криво усмехнулся Фридрих, — французы сами построили Стену из страха перед «германской угрозой» и имели полное право разломать ее в любую минуту.
— Да, но когда через проломы полезла вся эта мразь... какие-то волосатые ублюдки в драных американских штанах, девки с голыми сиськами... никто из наших пограничников даже не попытался их остановить.
— Чтобы остановить лезущую «брататься» укуренную толпу, пришлось бы стрелять на поражение, и не один раз. В нынешних обстоятельствах мне трудно представить себе офицера, который взял бы на себя ответственность за такой приказ.
— Вот именно, мой мальчик. Вот именно. Да и потом, солдаты не стреляли не только из-за отсутствия приказа. Им эти сиськи очень даже понравились, и сигареты с марихуаной, кажется, тоже.
— Но один все-таки дал пощечину полезшей к нему французской шлюхе, вы видели? Правда, камера тут же ушла в сторону...
— Угу — мы дожили до времен, когда о пощечине шлюхе уже приходится говорить, как о боевом отличии... Вы уже придумали, чем будете теперь заниматься? Только не надейтесь, что удастся прожить на пенсию. Помяните мое слово — скоро двух тысяч марок в месяц не будет хватать даже на хлеб. А может, и марки никакой не останется. Введут какой-нибудь евродоллар, чтобы лишний раз подчеркнуть разрыв с проклятым нацистским прошлым...
— В последние месяцы я просто отдыхал... и ждал, чем все закончится, — признался Фридрих. — Сейчас... не знаю. Может, устроюсь инструктором в какой-нибудь частный аэроклуб.
— Тогда поторопитесь, — посоветовал Мюллер. — Грядет масштабное сокращение армии, на улице окажутся тысячи пилотов... Кстати, пытать счастье на земле предков не советую. Там сейчас то же самое, если не хуже. И людей с дойчской кровью, включая даже фольков в десятом поколении, величают не иначе как оккупантами.
— Знаю, — сухо ответил Власов, в очередной раз задетый намеком на свои русские корни. — А у вас есть какие-то планы на будущее?
— Может, сяду писать мемуары. Осталось только дождаться предложений от американских издателей. «Кровавые тайны нацизма! Сенсационные откровения бывшего генерала РСХА!» Что вы на меня так смотрите? Шучу я, шучу. Хотя... в нынешних обстоятельствах... Знаете, мой мальчик, я рад, что вы не стали бросаться на меч или что там положено делать потерпевшему поражение рыцарю. Честно говоря, я этого опасался.
— А у меня мелькали аналогичные мысли на ваш счет, — усмехнулся Фридрих.
— Это было бы красиво, но глупо. Жизнь — это не героические саги, она куда пошлее и примитивнее, не так ли? Мы хотим жить, и мы будем стремиться выжить, даже когда все кончено... А главное — от нашей смерти теперь не было бы ровно никакого проку. Нет уж, лучше мы выживем. Хотя бы им назло.