— Профессор, поверьте, это все я… Накажите меня… — Гарри рванулся вперед.
МакГонагалл прервала их молчаливым кивком, словно поверив сразу обоим, но лицо ее по-прежнему выражало сострадание, а не гнев.
— Я понимаю, — она положила ладонь Гарри на плечо, но тут же ее убрала. — Нам всем тяжело после войны. Я не буду накладывать на вас наказание. Но я вас очень прошу. Выясните раз и навсегда отношения, чтобы не создавать нам отдельных проблем.
Малфой опять потерянно промолчал, и Гарри снова кивнул за двоих.
***
Рука об руку они брели с Малфоем по коридору обратно, и школа по-прежнему была пустынной и тихой. А ведь скоро звонок, коридор наполнится привычным шумом и гамом. Сейчас Гарри не хотел этого слышать.
— Пошли, — смущаясь, он схватил Малфоя за рукав и резко потянул за собой. — Нам надо поговорить.
Но тот, не двигаясь, с упрямым вызовом смотрел на него, стараясь спрятать отчаяние. И Гарри снова почувствовал безумную жалость, накрепко смешанную с чем-то еще.
— Ну, пойдем, — сказал он уже мягче. — Нам, и правда, надо… поговорить.
Все так же, не отрывая от него напряженного взгляда, Малфой коротко кивнул и молча зашагал рядом с ним.
Быстро миновав пустынные коридоры, они взбежали наверх по крутой лестнице и выбрались на площадку астрономической башни.
Пронзительный декабрьский ветер задувал в пустые проемы, пробираясь в рукава и за воротник. В это время года на башне было холодно и неуютно, но поэтому здесь можно было поговорить без свидетелей.
Невольно вслушиваясь в шаги за спиной, Гарри остановился у парапета и обернулся. Малфой остановился поодаль, и по его взгляду было сложно что-то прочесть.
— Иди сюда, — Гарри махнул ему рукой, подзывая, и тот неуверенно подошел.
За все это время он так и не произнес ни слова, позволяя Гарри самому принимать все решения, словно вверив ему себя и свою судьбу. И от этого Гарри даже в струях стылого ветра было душно, жарко и страшно.
— Я… тебе нравлюсь? — эти слова прозвучали у него так неуклюже и резко, что Малфой вздрогнул и изумленно уставился на него. А Гарри, наконец-то произнеся это вслух, устремил на него глаза, жадно разглядывая его лицо словно впервые. Драко отвел глаза и кивнул, принимаясь разглядывать сквозь арку тонкие ветви деревьев.
Гарри смутился. Он не представлял, что нужно сказать или сделать.
— Малфой, не молчи, — то ли попросил, то ли потребовал он, и Драко, так и не отводя взгляда от далеких деревьев, дернул плечом и болезненно усмехнулся.
Гарри думал, что он так ничего и не скажет, но он все-таки снизошел до ответа:
— “Нравишься” — неверное слово, — наконец-то выдавил он.
— То есть с-сильно? — от смущения Гарри начал запинаться как Невилл.
Теперь он смутился еще сильней и неловко поежился. Благодаря Джинни, он терпеть не мог такие вот разговоры.
Малфой коротко взглянул на него, холодно усмехнулся, почти становясь прежним собой, и Гарри, словно испугавшись этого превращения, быстро заговорил, пытаясь удержать его настоящего:
— Послушай… не надо… ты просто скажи. Я… в общем… не понимаю. Меня никто никогда не любил ни за что, просто так… И я… я не понимаю, как надо. Я не знаю, как это понять, — Гарри понимал, что говорит не так, и не то, потому что даже такие невнятные слова жглись горечью, опаляли губы, падая вниз, но Гарри так хотел ему объяснить.
Плотно сжатые губы Малфоя чуть шевельнулись:
— Твоя рыжая, — выронил он, и Гарри мотнул головой.
— Это было не то, — тихо ответил он. — Она… не меня… понимаешь? Джинни хорошая. Но она… любит кого-то, кто совсем на меня не похож. Он правильный, он национальный герой… на него молится вся страна. А я — просто я, понимаешь? Поэтому ей во мне постоянно что-то не нравилось, она хотела это исправить. И я сам это знаю… меня сложно любить. Во мне тысяча недостатков, я упертый, я… ору по ночам, не понимаю, когда мне врут и поэтому меня можно использовать, но я… — сердце у него билось часто-часто, он не понимал, зачем говорит это Малфою, но ему важно было сказать ему об этом вот так.
— Я это знаю.
— Что? — Гарри осекся.
Малфой усмехнулся, но теперь в его усмешке была прежняя горечь.
— Поттер, чем ты хочешь меня удивить? Я знаю все твои недостатки. И даже те, о которых ты даже не подозреваешь, — его губ снова коснулась усмешка, и Гарри залип на ней взглядом: сейчас она была не ехидной, она была, скорее, мечтательной.
— Знаешь? — Гарри растерянно взглянул на него. — И все равно… любишь меня? — Гарри смутился: ему было неловко произносить эти слова. Они казались такими чужими.
Малфой сунул руки в карманы и немного ссутулился.
— Это неважно, — сухо ответил он. — Твои недостатки. Все это неважно.
— А что тогда важно? Скажи, — Гарри напряженно смотрел на него, ожидая, что вот сейчас Малфой скажет ему то, что известно всем, кроме Гарри. Поделится с ним откровением и выдаст что-то такое, отчего и Гарри наконец-то поймет, что же такое любовь.
Малфой усмехнулся и бросил на него горький взгляд, наполненный нежностью. Такой, что у Гарри свело все внутри:
— Все это неважно, Поттер. Потому что, даже зная их все, я хочу быть только с тобой. И больше никогда и ни с кем.
У Гарри перехватило дыхание. Этот взгляд, эти слова отозвались внутри него сладким трепетом, заставляя дрожать на ветру еще больше.
Он сделал к Малфою неуверенный шаг и замер, просительно глядя в лицо:
— Еще. Скажи мне еще.
Тот хмуро и недоуменно взглянул на него, но увидев, что Гарри не думает смеяться над ним, немного расслабился и даже позволил себе чуть улыбнуться — печально и грустно.
— Что тебе сказать, гриффиндорский придурок?
Но Гарри не желал принимать предложенного им легкого тона:
— Скажи мне, — выдохнул он, чувствуя, как его тело все сильней и сильней бьет дрожь от незнакомых эмоций. — Почему? Почему только со мной?
Малфой изумленно посмотрел на него, но, видимо, прочитав что-то в глубине умоляющих глаз, опять усмехнулся, и сказал ровно и холодно, словно издеваясь над своими наивными, глупыми чувствами:
— Потому что мне очень больно видеть тебя и не быть рядом с тобой. Это тебя устроит?
Гарри молча кивнул, двигаясь к нему, как зачарованная факиром змея. Подойдя ближе еще на пару шагов, он тихо выдохнул-приказал:
— Еще. Пожалуйста. Драко.
Теперь и Малфой уже не мог отвести от него глаз, словно переставая бояться насмешки и поверив, что Гарри это действительно нужно.
— Потому что это не просто больно. Это невыносимо, — негромко ответил он. Неуверенно трогая пальцами шершавую стену, словно ища в ней опору, он тоже шагнул к Гарри, сокращая между ними дистанцию. — Невыносимо до боли. Смотреть, как все они могут к тебе прикасаться, и не иметь этой возможности самому. И знать, что я не буду иметь ее никогда.
Гарри подошел еще ближе и замер совсем рядом с ним, ловя каждое слово, оседающее в груди прямо на сердце.
— Еще, — он умоляюще смотрел на Малфоя, не позволяя ему замолчать.
Драко качнулся к нему:
— Потому что каждый день, каждую минуту я думаю о тебе, — он медленно поднял руку, осторожно прикасаясь к его волосам, и Гарри, замирая от наслаждения, придвинулся к нему еще ближе, уже почти вжимаясь в него, лишь бы продолжать слышать сбивчивый шепот: — Потому что скоро закончится школа, и я не знаю, что буду делать, когда не смогу тебя больше видеть, мой Гарри Поттер. Потому что я не умею жить без тебя.
Холодный ветер по-прежнему задувал в огромные арки, но Гарри уже было не тепло — ему было жарко от этих слов, от горячего дрожащего тела к которому он почти прижимался своим.