— Еще, Драко. Еще, — он готов был его умолять снова и снова, но теперь и сам Драко не готов был остановиться, распахивая перед Гарри всю свою душу.
— Потому что я с самого первого курса болен тобой, — шептал он уже в самое ухо, и незнакомое чувство мчалось у Гарри по телу, разливаясь горячей щекоткой вниз до самых ступней. — Потому что не умею хотеть никого кроме тебя, — он ласково перебирал длинные пряди, и Гарри больше не чувствовал пронзительный северный ветер, а только жадно подставлялся под теплые облачка его слов и под уже знакомые руки. — Потому что только тебя я хочу любить, только к тебе прикасаться, — малфоевский большой палец ласково поглаживал скулу, спускался по шее, и Гарри уже просто дурел от его близости, от его слов. — Потому что только тебя хочу целовать, — прошептал Малфой, почти касаясь губами его щеки, и Гарри, закрыв глаза, тихо выдохнул ему “да”, и потом так и продолжал зачем-то шептать “да… да… да”, пьянея от того, как по его лицу легко движутся прохладные губы.
Замерев на мгновение, Драко внезапно прижался губами к его губам, и Гарри дернуло словно током. Распахнув глаза, он смотрел, как Малфой, пугающе близкий, закрыв глаза, снова тянется к нему за поцелуем.
Гарри зачарованно замер. Все происходящее здесь и сейчас было так хорошо, так до боли желанно, но вместе с тем очень и очень неправильно.
— Драко… Я… — он растерянно смотрел на него затуманенным взглядом, не зная, что ему делать.
— Не надо. Расслабься. Пожалуйста, — Драко чуть отстранился и, улыбнувшись ему, стянул с его носа очки и сунул к себе в карман. Почему-то этот жест — теплый, почти домашний, снес у Гарри последние тормоза, и он, ни в чем больше не сомневаясь, зажмурился, позволяя Малфою себя целовать.
Значит, вот что такое любовь. Когда он знает все твои недостатки и все равно любит. Когда тебе с ним так хорошо, что невозможно его отпустить. Когда при мысли, что все это всего лишь жестокий розыгрыш, становится по-настоящему больно.
Гарри снова распахнул глаза и отшатнулся:
— Ты… ты ведь не шутишь? — умоляюще выдохнул он.
Малфой, одурманенный им настолько, что, казалось, начал выпадать из реальности, с трудом сфокусировал взгляд:
— Совсем идиот? — выдохнул он, с силой возвращая Гарри за шею обратно к себе, и сейчас эти слова прозвучали мягко и совсем необидно.
И на этот раз Гарри уже сам решился прикоснуться к нему. К коже, холодной от ветра, гладкой и нежной, словно тающей и оживающей под губами, к его точеным скулам и закрытым глазам. И наконец, осмелившись, коснулся его губ своими, чувствуя, что больше не может остановиться. Холодные губы на холодном ветру. Почему же с каждой секундой их хочется все сильней и сильней?
Драко, замерев, словно боясь спугнуть его, позволял Гарри делать с ним все, что он только захочет, и Гарри, пользуясь этим, неуверенно попытался приоткрыть его губы своими, настойчиво проникая все глубже. Контраст опалял: стылый холод снаружи, и жаркая нежность его поцелуев внутри, между губами и сердцем. Задыхаясь от ощущений, Гарри коснулся языком нежного неба, прошелся по гладким зубам, но когда он, наконец, сладко столкнулся с обжигающим его малфоевским языком, Драко вздрогнул, распахнул глаза и чуть отстранился.
Гарри застонав от желания, не открывая глаз, попытался вернуть его обратно себе, но Драко, тяжело дыша, силился ему что-то сказать:
— Поттер, — выдохнул он, намертво вцепляясь в его мантию пальцами, и Гарри испуганно замер. Что он опять сделал не так? Но Малфой смотрел на него так серьезно, что мысли в голове вязли и плавились. — Ты же всё понимаешь? Что я тебя никому не отдам.
В его потемневших глазах разгоралось голодное пламя, вызывающее в Гарри ответный огонь. Драко снова потянул его на себя, не сводя с его губ жадного взгляда, и Гарри почувствовал, как возбуждение захватывает его целиком. Сейчас Малфой предлагал ему новую битву, мужской поединок, и Гарри, разумеется, не мог ему отказать, как никогда не отказывал ни в одном из сражений. Неизвестное прежде чувство топило, пьянило и обжигало. На смену болезненной нежности пришла ярая страсть. Нестерпимо захотелось проникнуть в него как можно дальше и глубже. Почувствовать его любовь на себе, или… в себе. Чтобы больно и горячо, чтобы прямо по нервам, чтобы получить от него все, что он только сможет позволить. Все, что только сможет отдать.
— Гарри… Иди ко мне.
Наверное, так рушится мир, и взрываются звезды. Почему ни Чжоу, ни Джинни не удавалось разжечь в нем ничего даже близко похожего? Их поцелуи были скучной обузой, а то, что происходило с ними теперь, стирало все границы и рамки. Давнее, запретное, запаянное на шестом курсе где-то в груди и после трусливо повернутое на Джинни, теперь лавиной рвалось обратно наружу, заставляя желать Малфоя до полной остановки дыхания, — так, что в глазах стояла полная тьма.
А если он несерьезно? Гарри внезапно напрягся. Если он так целуется с кем-то еще? И Гарри для него всего лишь один из многих… экспериментов. Огнедышащий дракон взметнулся внутри, опаляя и царапая внутренности так, что Гарри аж задохнулся от боли.
— Ты что? — Малфой, неожиданно чуткий, широко распахнув затуманенные глаза, смотрел на Гарри тревожным вопросительным взглядом. — Гарри, ты что?
Гарри сморщился от внутренней боли.
— Не смей кроме меня больше ни с кем. Слышишь? Не смей, — выдохнул он. — Я не выдержу. Не смогу, — непонятно пояснил он, но Малфой его понял. Он притянул Гарри к себе и мотнул головой:
— Ты сдурел.
Но чувствуя, что Гарри пытается отстраниться, тихо сказал ломким от напряжения голосом.
— Идиот. Я же сказал, что люблю. Я не размениваюсь по мелочам. Только ты. Если, конечно, захочешь, — в его голосе неожиданно послышалась сильная горечь.
Тонкие растрепанные пряди выпадали из челки, прилипая к разгорячённому лбу и вискам, щеки пылали румянцем, и он выглядел так открыто и уязвимо, что Гарри снова с силой дернул его на себя, сгребая в кулак его мантию:
— Нет, это ты идиот. Ты что, не видишь… не понимаешь, что из-за тебя со мной происходит?
Малфой неуверенно улыбнулся, и Гарри словно обожгло его беспомощным взглядом. Он его, должен быть только его.
— У тебя уже с кем-то было? — Гарри вглядывался в красивое лицо.
Драко досадливо дернул плечом, отмахиваясь от воспоминаний:
— Почти нет.
Гарри зажмурился, стараясь не думать об этом “почти”, и услышал, как ему в ухо опять вливается горячечный шепот:
— Ну, перестань. Слышишь, Поттер? Я все время… даже тогда о тебе… Постоянно… Даже, когда…
— Просто заткнись! — словно перейдя последний рубеж, Гарри рванул его на себя, сам не понимая, чего он хочет добиться — желая лишь одного: присвоить его себе, прикоснуться везде к гладкой, горячей коже, стереть с нее все чужие прикосновения, доказать и ему, и себе, что теперь только с ним, только с ним… И Малфой, словно не желая ему уступать, так же исступленно шарил руками у него под одеждой, словно пытаясь одновременно коснуться везде.
— Ты теперь только мой, ты меня понял? — Гарри, чувствуя, как его сжирает горячая ревность, крепко держал его, пытаясь раздеть, прижать как можно сильнее к себе, поймать его губы своими.
Малфой, в ответ судорожно дергая его пуговицы на рубахе, смотрел на него требовательно и зло:
— Ненавижу твою Уизлетту. Зааважу ее, если она к тебе еще хоть раз подойдет. Тебе это тоже понятно?
Рванув в стороны мантию и белые полы рубахи, Драко с силой прижался к его голой груди, но не успел Гарри ответить ему, как малфоевская сильная кисть скользнула к нему в штаны и так требовательно и жадно сжала внизу, что мыслей в голове не осталось. Никто, никогда еще… там… и вот так…