Обычно мы собирались у процедурного кабинета, примерно в одно и тоже время, занимая очередь на всю компашку и получая свою порцию витаминов и других болючих уколов. Кто-то ловил кайф по вене, а кто-то и в пятую точку, но не совсем кайф. Уколовшись и обменявшись новостями, снова разбредались по палатам, чтобы забыться под капельницей, дальше обед, тихий час и «бассейн», если позволяла погода, или тихий час у реки. Ужин и вечерние посиделки с песнями и танцами почти до отбоя. Вечерние процедуры и по шконкам, ровно в 22:00. Для кого отбой, а для кого и время ночных свиданий в летнем лесу. Душа же просит, да и тело страдает.
Команда у нас подобралась знатная, три сапёра, да не обычных мужиков с топорами а самые настоящие минёры. Два танкиста, уже горевших в танке не раз, так что с боевым опытом. Трое моих коллег артиллеристов, один шофер грузовика, все остальные пехота. Ну и я, как главарь или командир нашей банды или команды тимуровцев. Присматривался я и к другим раненым (в основном в курилке), узнавая о их воинской специальности и прочих навыках. Исподволь собирая отряд. На пляже мы не просто валялись и морально разлагались, но отрабатывали взаимодействие между родами войск, делясь с товарищами своими знаниями. Танкисты объясняли пехоте, где у танка мёртвая зона и он слепой, а артиллеристам рассказывали, как звонко бьют снаряды в броню. Пехота в свою очередь делилась, почему им становится неуютно в окопе, когда на тебя идёт танк, и совсем какатно, когда он ещё и стреляет. В общем, я как мог готовил отряд к предстоящим боям, тем более все были не зелёные пацаны, а обстрелянные ветераны.
На вечерних посиделках я как обычно бренчал на гитаре, уединившись в кругу самых близких друзей, кому было лениво плясать (потому что не умели), а также по причине отсутствия партнёрш для танцев. Если танец девочки с девочкой ещё смотрится как-то естественно, из-за отсутствия кавалеров, то танец мальчика с мальчиком в этом времени не воспринимают. Разве что ради прикола. Вот и моя партнёрша сегодня не пришла, поэтому мы убрались подальше от патефона и просто употребляли спиртные напитки. Настроение было не очень, можно сказать в миноре. И такие-же песни я пел. Лирические, потому грустные. Не знаю как, но Нина сама меня нашла и предложила прогуляться по лесу. Отдав гитару Лёхе танкисту, и показав кулак остальным, чисто на всякий случай, чтоб не подумали чего этакого, иду рядом с ней. На посиделки я всегда переодевался в свою форму, которая висела в шкафу нашей палаты. Мы всё-таки жили ни где-нибудь, а в номерах санатория, хоть и с уплотнением на пару лишних кроватей. Так что свою военную форму сдавать в гардероб на хранение я не стал, чутка поскандалив с сестрой-хозяйкой и добившись разрешения у заведующей отделением. Ну и про второй пистолет я никому не рассказывал, сдав на хранение только один. Может это и паранойя, но ствол всегда был при мне. Днём в кармане больничного халата, вечером в правом кармане галифе, а ночью под подушкой.
Углубляемся всё дальше в лес, прямо по узкой тропинке, петляющей между дубов. Нина молчит, я тоже молча иду за ней, жду, когда проявит инициативу. Вроде пришли, так как девушка остановилась и повернулась ко мне. В этом месте стало как бы просторней, из-за большего расстояния между деревьями, зато и сумеречней, так как густые кроны дубов сомкнулись чуть не вплотную.
— Ты, зачем это написал? — достаёт она из кармана сарафана мою записку.
— Что, это?
— Стихи.
— Стихи не я написал.
— А кто же?
— Лётчик один.
— Какой лётчик?
— Ас.
— Что за ас?
— Пушкин А. С.
— Ой дура-ак. — Прыснув от смеха, приникает к моей груди Нина. — Ну почему ты такой?.. Бесчувственный, как чурбан. — Сделав паузу, подбирает она слова. — Ведь я же люблю тебя. — Чуть слышно произносит она и замирает в моих объятиях.
Молчу, боясь спугнуть это мгновенье, лишь только глажу её по волосам и плечам.
— Пойдём. — Отстранившись и взяв меня за руку, идёт всё дальше в чащу Нина, причём не по тропинке, а ориентируясь по каким-то своим приметам. В общем, один я обратно точно не выберусь.
Шли мы недолго, всего минут пять, и пришли. Просторный шалаш, как на картине неизвестного художника «Ленин в горках», притаился в тени здоровенного дуба, на крохотной полянке возле лесного ручья.
— Чего замер, лезь. — Первой забирается в шалаш девушка, скидывает босоножки и, присев на подстилку из опавших листьев, начинает расстёгивать пуговицы лёгкого сарафана, медленно и под музыку в моей голове, обнажая свою аккуратную и упругую грудь, а дальше всё остальное.