— Очень даже серьезно, слава Богу! — ответил Юлиус, и вид у него при этом был донельзя лучезарный.
— Да ты никак рад? — изумился Ангел Иоанн.
— Конечно, и даже очень рад: это же прекрасно, брат, что Юлия так чистосердечно сокрушается о своих грехах. А на исповедь она пойдет — соберется с силами и пойдет!
— Это почему же ты не хочешь идти к исповеди, Юля? — спросила Аннушка, писавшая что-то в блокнотике.
Юлька сделала большие глаза и прошептала:
— Понимаешь, Ань, я грешна почти во всех грехах!
— У меня тоже грехов хватает, вот смотри, я уже исписала два листка.
— Дай списать! — оживилась Юлька.
— Да ты что, сестричка? Это ж не задача по математике! И задачки списывать нехорошо, а уж это… Ты понимаешь, Юля, ты будешь в своих грехах каяться батюшке, а Господь будет невидимо стоять рядом с вами и все слушать. Разве можно Его обманывать?
— Его обманешь, как же… Не-е, Ань, ты как хочешь, а я на исповедь не могу явиться с таким вот списком!
— Юля, скажи мне честно, ты хочешь от своих грехов избавиться?
— Да как тебе сказать, — покусывая кончик карандаша, задумчиво ответила Юлька. Потом она снова прошлась глазами по списку. — Если честно, то с некоторыми грехами я бы могла преспокойно жить и дальше.
— Например?
— Вот, например, «пристрастие к модной одежде».
— А ты носи модную одежду без всякого пристрастия к ней — вот и не будет греха. Есть — хорошо и спасибо нашему папе, а нет — и не надо. Сможешь так?
— Ну, если потренироваться, может, и смогу.
— Вот и с остальными грехами так же: потренируешься и избавишься с Божьей помощью.
— Но как же я отцу Георгию весь этот список-то зачитаю? Стыдно!
— Юлька! Вот ты всех уличных кошек норовишь перегладить. Представь себе, что ты подхватила от них стригущий лишай, волосы у тебя лезут. Ты что же, от стыда не пойдешь к врачу и будешь лысеющую голову под платочек прятать?
— А в церковь и надо ходить в платочке, сама говорила, ага!
— И в лицей в платочке пойдешь? — Ну, это уж нет! В общем, с лишаем, конечно, придется пойти к врачам. Но стыдиться-то лысины я все равно буду!
— Вот так и с грехами: стыдись, а к врачу духовному все равно иди, и отец Георгий тебе поможет от греховных лишаев избавиться.
— Красиво говоришь, сестрица! Ладно, уговорила, пойду я на исповедь.
А за ужином девочек ожидала хорошая новость.
— Аннушка, теперь ты можешь звонить бабушке, — сказал Дмитрий Сергеевич. — Она прислала телеграмму с номером своего телефона. Держи! Однако, как они там затянули это дело — целый месяц не могли обыкновенный телефон поставить!
Аннушка обрадовалась, а Юлька ревниво заметила:
— Между прочим, папа, это и моя бабушка!
— Конечно, и твоя тоже, — поспешила ее успокоить Аннушка.
— Тогда дайте же и мне телеграмму почитать!
— На, читай, пожалуйста!
Юлька схватила телеграмму и задушевным голосом пропела:
— Телефон подключили зпт номер 4 23 15 тчк целую девочек зпт бабушка. Ба-буш-ка! — и Юлька звучно поцеловала телеграмму.
— Фу, как негигиенично, Юлька! — скривилась Жанна. — Ты представляешь, через сколько рук прошла эта телеграмма?
— Жанна, а у тебя есть бабушка?
— Нет.
— Ну, так ты ничего в бабушкиных телеграммах не понимаешь! — И Юлька демонстративно еще раз поцеловала телеграмму. — Мы сразу после ужина позвоним, можно, папка?
— Звоните, когда хотите и сколько хотите.
— Аннушка, ты, конечно, захочешь первая с бабушкой говорить? — вдруг жалобно спросила она сестру.
— Я только скажу, что у меня все в порядке, а потом ты, Юля, говори сколько хочешь.
— Спасибо тебе, сестрица!
— Только не забудь сказать бабушке, что это ты заставила меня косу обрезать!
Юлькин восторг сразу утих, и она возмущенно уставилась на Аннушку.
— Что, вот так прямо сразу и сказать? С этого начать знакомство с родной бабушкой?!
— Юля! Ты мне это обещала, когда уговаривала меня волосы резать.
— Да, обещала, было дело… А вдруг бабушка не захочет со мной после этого разговаривать?
— Бабушка все поймет и все простит.
— Ладно, посмотрим, — вздохнула Юлька. Жанна фыркнула, отставила недопитый чай и вышла из-за стола.
Аннушка и Юлька встали, повернулись лицом к иконе Спасителя, и Аннушка громко прочла благодарственную молитву. Папа тоже встал — он быстро привыкал к православному порядку, и, похоже, порядок этот ему даже нравился.
Телефон у Юльки был со всяческими, как она говорила, «прибамбасами», и Аннушка все эти хитрости еще не успела освоить, поэтому дозваниваться до Пскова принялась Юлька. Она нажала какую-то кнопку, и гудки стали раздаваться громко, на всю комнату.
Аннушка слушала их, склонив набок голову.
— Что-то долго никто не отвечает, — сказала Юлька. — А вдруг бабушки дома нет?
— Может, она во дворе. Подождем еще.
И вот раздалось громкое, на все комнату: «Я слушаю!». Мгновенно струсив, Юлька сунула трубку Аннушке.
— Бабушка, это я, Аня. Здравствуй, бабушка!
— Здравствуй, Аннушка. Как хорошо тебя слышно, милая, будто ты рядом.
— Как ты себя чувствуешь, бабушка? Ты здорова?
— Все слава Богу, дорогая, все слава Богу. Ну, рассказывай, как ты там живешь?
— Хорошо живу.
— Папу слушаешься?
— Слушаюсь. Это совсем не трудно, бабушка, он такой добрый!
— Балует он там тебя, наверно, сверх всякой меры?
— Еще как балует, бабушка!
— Вот я ему задам при встрече!
Девочки засмеялись.
— Это там Юленька рядом с тобой смеется? — спросила бабушка. — Дай-ка мне с ней поговорить. Сколько уж лет я ее голосок не слышала!
Юлька ахнула и запрыгала на месте, протягивая обе руки к телефону. Сестра, улыбаясь, передала ей трубку.
— Бабушка, здравствуйте!
— Здравствуй, Юленька!
— Ой, бабушка, я ужасно рада, что у меня теперь есть и Аня, и вы! Это так здоровско!
— Мне это очень приятно слышать, детка.
— Бабушка, а вы меня помните?
— Конечно, помню. Только ты не кричи, дорогая, я ведь совсем не глухая и даже еще не очень дряхлая. И говори мне, пожалуйста, «ты».
— И на «ты» можно?!
— Нужно, Юленька! Ведь это ты меня не помнишь, ты совсем маленькая была, когда папа увез тебя в Ленинград, а я-то тебя, проказницу, очень даже хорошо помню.
— А какая я была маленькая?
— Ты была такая юла, что все смеялись: «Ну и имечко подобрали!».
— Ой! А еще что-нибудь про мое счастливое детство?
— У нас тогда был пес Дозор, и ты очень любила спать у него в конуре.
— Класс! Бабушка, а может быть, это была Аня, а не я?
— Ты, ты! Я-то вас никогда не путала. У тебя, между прочим, есть отличительный знак.
— Какой, бабушка?
— На левой лопатке маленькое родимое пятнышко.
— Ань, срочно подними мне сзади майку — есть там что-нибудь?
— Есть, есть! Маленькое пятнышко как раз посредине лопатки.
— Левой?
— Левой!
— Ура! Бабушка меня помнит!
— Конечно, Юленька, я тебя помню и люблю. Я за тебя молюсь каждый день, а молитвенная память у людей самая крепкая.
— Ясное дело: если каждый день твердить Богу про какого-нибудь человека, так и не захочешь, а запомнишь его… Бабушка! А вот если вы… если ты взаправду меня любишь, то обещай не сердиться за один мой страшный-страшный грех.
— Какой еще такой «страшный-страшный грех»? Что ты там выдумываешь?
— Бабушка, я Аньке косу отрезала!
Аннушка сделала страшные глаза и отчаянно замотала головой.
— Юленька, нехорошо сестру Анькой звать… Погоди, как это косу отрезала? Это еще зачем? Кто разрешил?
— Так уж получилось. Понимаешь, бабушка, у меня-то волосы короткие, а тут приезжает моя сестра с длиннющей косой! Представляешь, какой ужас?
— Не понимаю, какой ужас! Такая прекрасная была коса…
— Ну как же ты не понимаешь, бабушка? Мы ведь оказались неодинаковые: лицо одно, а прически разные. А тут еще папа пообещал меня выдрать как егорову козу.
— Сидорову, наверно?
— Точно, Сидорову!
— А почему это папа собирался тебя выдрать? За дело поди?
— За дело, бабушка, за дело, — успокоила ее Юлька. — Вот тогда мы и решили стать совсем одинаковыми, чтобы папа не мог угадать, кого драть надо. Он запутался и на всякий случай простил обеих. Прости и ты, бабушка, а то ведь я завтра в первый раз на исповедь иду, так пусть у меня хоть на один грех будет меньше, ладно?