III
, которому удалось поссорить двух ханов, Ахмата и Менгли — Гирея, так, что они друг о друге слышать не могли. Крымскому хану Менгли — Гирею Иоанн как‑то сказал: — Знаешь, какой слух распускает про тебя хан Ахмат? — Не знаю. Говори. — Он говорит, что ты в молодости был в Ялте проводником и обирал московских купчих. — Я — проводником?! Менгли — Гирей покраснел от гнева. — Я ему покажу, какой я крымский проводник. Трубите войну! Крымская орда поднялась как один человек и пошла на Золотую орду. Ордынскому же хану Иоанн сказал: — Ты не знаешь, что говорит про тебя крымский хан Менгли — Гирей? — А что он говорит? — Он говорит, что ты в кумыс кладешь толченый мел, и уверяет, что не избежать тебе полицейского протокола! — У меня кумыс с мелом? — И, кипя гневом, Ахмат закричал: — Орда, вперед! Обсудив положение вещей, Иоанн по дороге пристал к Менгли — Гирею. Долго искали противники реку. В те времена был обычай воевать только на берегах реки; это было то же самое, что теперь танцевать от печки. Нашли наконец реку Угру и стали по сторонам. Менгли — Гирей с русскими на одном берегу, а Ахмат — на другом. — А ну‑ка, пожалуйте сюда! — грозно звал на свой берег Ахмат. — Мы вам покажем полицейский протокол! — Ах, боитесь переправиться? — ехидничал Менгли — Гирей. — Милости просим. Мы вам покажем московских купчих! — Так его! Так его! — подзадоривали Менгли — Гирея русские воеводы. Иоанна подстрекали к битве и народ, и воеводы, и духовенство. Но Иоанн отвечал: — Зачем драться, когда можно и так постоять. Над нами не каплет. Потом начало капать — наступила осень. Обе армии раскрыли зонтики и продолжали стоять. Пошли морозы. Обе армии надели фуфайки и теплые пальто и продолжали стоять. — Посмотрим, кто кого перестоит! — говорили враги. В один прекрасный день Ахмат и Менгли — Гирей увидели, что Угра стала. “Что, если они переправятся по льду и разобьют нас?” — подумал с ужасом Ахмат. “Что, если они переправятся по льду и разобьют нас?” — подумал, похолодев от страха, Менгли — Гирей. “Надо спасаться!” — решил Ахмат. “Надо бежать!” — решил Менгли — Гирей. И обе армии пустились так быстро бежать друг от друга, что только пятки сверкали. Таким образом, свержение ига обошлось без пролития крови и почти без участия русских войск. ИОАНН ГРОЗНЫЙ I Весть о рождении Иоанна Грозного как громом поразила Москву. Птицы и звери попрятались в лесах. Рыба со страху сделалась еще более мокрой и притаилась на дне океана. Люди совсем потеряли головы и были этому очень рады, ибо рассуждали так: — Иоанн Васильевич все равно их отрубит. Лучше уж сами потеряем головы. Когда придут палачи, они останутся в дураках — нечего будет рубить. Родившись, Иоанн Грозный осмотрелся кругом и спросил, метнув глазом на стонавшую родильницу: — Это кто? Ему ответили: — Твоя мать. Она родила тебя. Иоанн Грозный милостиво улыбнулся и сказал: — Она прекрасно сделала, что родила меня… Но… — Грозный нахмурил брови. — Но… Мавр сделал свое дело, пусть Мавр уйдет… Г — жа Глинская! Назначаю вас царской матерью. Теперь можете идти. Елена поклонилась и удалилась в свои покои. — А это кто? Царь указал на женщину, возившуюся с пеленками. — Акушерка. Она помогла тебе увидеть свет. — Не люблю акушерок и зубных врачей. Царь поморщился и велел отрубить голову акушерке. Акушерка была очень рада, что так легко отделалась. — Зачем акушерке голова? — рассуждала она вполне здраво. — Акушерке нужны только руки и инструменты. Покончив с акушеркой, Иоанн Васильевич приказал спустить на народ московский несколько медведей. — Остальные милости, — заявил при этом Грозный, — совершу после. Теперь беру отпуск на год. Править же московской землею будет мать и дяденька Телепнев — Оболенский. После этих слов царь затворился со своей кормилицей и целый день не выходил. II ВОСПИТАНИЕ ИОАННА Воспитание Иоанн Васильевич получил по Фребелю. В восемь часов утра он уже был на ногах и для развития мускулов делал гимнастику — остроконечным жезлом бил своего стольника. Потом приступал к гимнастике, развивающей мускулы ног, — около часа топтал ногами стольника. В десять начинался урок русского языка — царь ругал бояр. В одиннадцать Иоанн Васильевич приступал к занятию чужими языками: вырезывал языки у провинившихся приближенных, а оставшиеся части тела бросал в темницу. После завтрака маленький Грозный выезжал из дворца изучать народ. Изучал он народ не поверхностно, как это делается теперь, а основательно, анатомически: каждого изучаемого разрезывал на несколько частей и каждая часть подвергалась изучению. Однажды Иоанну Васильевичу передали известные слова Калигулы: “Как бы мне хотелось, чтобы у всех людей была одна голова и чтобы я отрубил эту голову”. Молодой Иоанн, вздохнув, сказал: — Я не утопист: я знаю, что сколько людей, столько голов и работы будет много. И, подняв очи горе, прибавил со смирением: — Что ж, будем трудиться. Терпение и труд все перетрут. Так рос молодой Грозный.
III
СОВЕРШЕННОЛЕТИЕ Спустя год после рождения Иоанн Васильевич объявил себя семнадцатилетним. — Теперь начну царствовать! — заявил он. — Кто еще не казнен? Неказненные бояре стали подходить к Иоанну. — Не толпитесь! — закричал на них Иоанн. — Тут вам не театральная касса. Станьте в очередь. — Сколько вас развелось! — с досадой сказал Грозный. Бояре виновато опустили глаза. К вечеру все было кончено. Оставшиеся после казненных боярские шапки Грозный роздал своим новым приближенным. Так как приближенных оказалось меньше, чем боярских шапок, то любимцы получили по две шапки. Отсюда пошли двойные боярские фамилии: Голенищев — Кутузов, Сумароков — Эльстон, Витте — Витте, Кафталь — Гандельман, Булацель — Булацель, Гинцбург — Гинцбург и др. IV ЗАБАВА ИОАННА ГРОЗНОГО Любимейшей забавой молодого царя было жениться. У Иоанна в сущности было очень нежное сердце, и единственной причиной его жестокости было любопытство. Женившись и пожив некоторое время с женой, он начинал думать: “Любопытно было бы посмотреть, какова будет моя вторая жена”. Несколько месяцев Иоанн Васильевич боролся со своим любопытством, но потом не выдерживал и постригал жену в монахини, а сам брал другую жену. — Ничего не поделаешь, — говорил он, — уж очень я любопытен. Игрушки молодому царю заменяли бояре — молодые и старые. Поиграв с боярином, Иоанн начинал томиться мыслью: “Что у моей новой игрушки делается внутри?” Любопытство до тех пор мучило царя, пока он не распарывал боярина и не узнавал, что делается у него внутри. Сначала Иоанну Васильевичу нравились бояре Глинские. — Славные игрушки! — восхищался он. — Вот интересно было бы знать, какие там у них пружины внутри? Должно быть, заграничные? Недолго крепился Грозный и велел распороть Глинских. Потом то же самое он сделал с Шуйскими, потом — с Бельскими. Каждый год Иоанн Васильевич производил набор новых любимцев. Родные любимцев оплакивали их как покойников. Перед отправкой любимцев во дворец матери и жены голосили: — На кого ты покинул нас, сиротинушек? Знакомые с грустью жалели любимца: — Так молод и уже в любимцы попал. Поистине — смерть не разбирает. В Москве люди больше умирали от внезапной любви Иоанна Васильевича, чем от других заразительных болезней. Характера Иоанн Васильевич был веселого и любил шутить. Однажды он велел в шутку бросить псам своего любимца Андрея Шуйского. К сожалению, псы не поняли шутки и загрызли бедного боярина… В другой раз Иоанн обратил внимание на длинные бороды новгородских купцов. — Вы бы побрились, — посоветовал им Царь. — Рады побриться! — отвечали купцы. — Да парикмахерской поблизости нет. — Это пустяки, — сказал Иоанн Васильевич. — Можно и без парикмахера. Он приказал облить бороды купцов дегтем и поджечь. В одну минуту подбородки у них стали чистенькими, как ладонь. Купцы похвалили царя за находчивость и были очень рады, что им не пришлось платить за бритье. К сожалению, современники Иоанна Грозного ложно истолковывали шутки царя и придавали им какой‑то мейерхольдовский оттенок. V ПОСЛЕ ПОЖАРА Однажды от сальной свечи загорелась Москва. Во время пожара во дворец ворвался неизвестный человек в рясе, впоследствии оказавшийся священником Сильвестром, и крикнул Иоанну: — Ты во всем виноват! — Я не поджигал! — твердо сказал Иоанн. — Напраслину возводишь, батюшка. — Это за твои грехи! — грозно закричал Сильвестр. — Покайся! Иоанн покаялся и велел убить Сильвестра. “Надо созвать Земский собор, — подумал Иоанн Васильевич. — Пусть правит как знает”. Земский собор был созван. “Чего‑то еще не хватает”, — подумал Иоанн. И вспомнил: “Знаю! Нужен еще Духовный собор”. Духовный собор был созван. “Что бы еще созвать?” — задал себе вопрос Грозный. И подумав немного, решил: “Надо созвать опричнину”. Когда опричники были созваны, Грозный приказал им: — А ну‑ка, ребятки, разгоните мне Земский собор! Опричники разогнали. — А теперь — Духовный собор! Опричники разогнали Духовный собор. Иоанн Грозный вызвал к себе членов Земского собора и спросил их: — Наговорились? — Наговорились досыта! — ответили земские люди. — Все высказали? — Все. — Значит, языки вам больше не нужны. Иоанн Васильевич приказал вырвать у них языки. Потом он призвал членов Духовного собора и спросил: — А вы что сделали? — Вот что сделали! Члены собора подали Иоанну “Стоглав”. Иоанн рассмеялся. — Думаете, если он о ста головах, так и ничего с ним сделать нельзя? Он велел обезглавить “Стоглав”. Еще дальше пошедши по пути реформ, Иоанн Васильевич велел сочинить судебник. Через некоторое время он спросил сочинителей: — Готов судебник? — Готов, — ответили ему. Иоанн велел сжечь судебник и утопить сочинителей. — Любопытно, — сказал он, — посмотреть, как будут гореть законы и тонуть законники. И еще много прекрасных деяний совершил под благотворным влиянием добрых советников раскаявшийся Иоанн Грозный. VI ВЗЯТИЕ КАЗАНИ Между тем в Казани начались беспорядки. Стали произносить слова против начальства. В университете пели недозволенные песни. — Все это инородцы мутят! — говорили по Москве. И говорившие так не ошибались. Татарская партия овладела умами молодежи и мутила их. На улице то и дело раздавалось: — Отрече — о — омся от старого мира… Хожалые из сил выбивались, получая взятки и арестовывая кого надо, а еще больше кого не надо. — Надо примерно наказать бунтовщиков! — сказал, разгневавшись, Иоанн Васильевич. Он собрал войско, пошел на Казань и осадил ее. Комендантом крепости не был Стессель, и осажденные упорно защищались. Однажды, перед самым солнечным восходом, взорвало большой подкоп, где находилось 48 бочек с порохом. Из того факта, что бочки не были до подкопа раскрадены, а порох сразу взорвался, историки делают заключение, что интенданты и инженер, руководивший подкопом, были немцы.
VII
КАЗНИ Наконец не стало бояр на Москве. Все были казнены. Грозный опечалился, но скоро решил: — Выпишем из других городов. Думаю, что на наш век бояр хватит. Он велел собрать войско и во главе его двинулся к Новгороду. Овладев городом, Иоанн Грозный приказал снять с веревки вечевой колокол. Последний висел долго и уже задыхался. — В Москве поправится! — сказал царь. Потом Грозный приступил к новгородским боярам. Когда были истреблены новгородские бояре, Иоанн Васильевич пошел искать бояр в Псков, а тем временем в Москве успели вырасти новые бояре наместо казненных, и Грозный вернулся в Москву.
VIII
ПОКОРЕНИЕ СИБИРИ При Иоанне Грозном случилось странное событие. Однажды во дворец пришел человек и отрекомендовался: — Иван Кольцо, вице — покоритель Сибири. Иоанн Васильевич пронизал пришельца глазами и произнес: — Скажи прямо, жиган! Беглый из Сибири! Кольцо с достоинством ответил: — Я не беглый, а покоритель. — Отлично! Расскажи, что ты там покорил? Кольцо стал рассказывать: — Казаки мы, то есть что ваше, то наше, а что не ваше, то тоже наше. Мы люди простые и неученые. По — неученому и живем. — Это мы слыхали. Дальше! — Сейчас будет и дальше. Кольцо погладил усы и самодовольно продолжал: — Некого стало на Руси грабить. Много ли после опричника награбишь? Мы и пошли дальше за Урал. Смотрим, земли много, а народу столько, сколько у Пуришкевича волос на голове. — Прошу не трогать Польшу, — прервал Иоанн, — говори без международной политики. — Могу и так. А царствует над этим, прости господи, народом слепой царь и предводительствует глухонемой воевода. Мои люди, как львы, бросились на этот народ и разбили его. Слепой царь не увидел, а глухой воевода не услышал, как мы подкрались к народу и покорили его. Вот я и твоей милости подарки привез. Иван Кольцо вынул несколько соболей и лисиц и разложил их перед Иоанном Васильевичем. — Стибрили? — кратко спросил Грозный. — Никак нет. “Настреляли”… Иоанн Васильевич стал рассматривать подарки. — Заграничные! — сказал он с видом знатока. — Без фальши! — подтвердил Кольцо. — Вот и таможенные пломбы. — Спасибо! А кто вами предводительствовал? — Предводительствовал наш атаман Ермак Тимофеевич. — Почему же он сам не явился? Кольцо замялся. — Как бы тебе сказать… Ссылка не кончилась… Еще годков двадцать ему ждать надо… Чтобы замять неприятный разговор, Иван Кольцо стал на колени и торжественно произнес: — Кладем к твоим ногам завоеванное нами царство по имени Сибирь. — Принимаю его! — ласково произнес Иоанн Васильевич. В тот же день “золотопромышленные” понизились до половины их стоимости. Больше десятка банкиров разорились, присвоили деньги вкладчиков и были сосланы в Сибирь. IX СМЕРТЬ ГРОЗНОГО Умер Иоанн Васильевич от игры в шахматы. Чигориным он не был, но в шахматы играл недурно. Постоянным партнером Грозного был боярин Бельский, которому он все забывал отрубить голову. — Ты уж извини, боярин, — говаривал он Бельскому. — Вчера Малюта снова был занят, никак не мог урвать для тебя несколько минут. Уж подожди. Ты ведь свой человек. — Подожду! — добродушно отвечал Бельский. — Не велик барин. Могу и подождать, пока господин Малюта освободится. За свою забывчивость Иоанн Васильевич и поплатился. Однажды он по обыкновению сел играть в шахматы. Бельский заявил: — Шах королю! В эту минуту Иоанн Васильевич упал на спинку кресла и умер. Шахматному королю немедленно отрубили голову, а королеву, именуемую ферзем, сослали в дальний монастырь. Много времени спустя после похорон Иоанна Грозного оставшиеся в живых москвичи не верили, что они живы. — Неужели мы уцелели? — удивлялись они. Многие на улице подходили к знакомым и просили: — А ну‑ка, ударь меня по уху. Хочу знать, жив я или не жив? Летописцы уверяют, что остаться живым при Иоанне Грозном было так же трудно, как выиграть двести тысяч. СМУТНОЕ ВРЕМЯ I БОРИС ГОДУНОВ До Бориса почти царствовал Федор Иоаннович. Но… Наконец, его похоронили и стал царствовать Борис. Во время венчания на царство Борис сказал: — Клянусь, что у меня не будет ни одного бедняка. Он честно сдержал слово. Не прошло и пяти лет царствования Бориса, а уж ни одного бедняка нельзя было сыскать во всей стране с огнем. Все перемерли от голода и болезней. По отцу Борис был татарин, по матери русский, а по остальным родственникам неизвестно кто. Но правил он, как полагалось в те времена, благополучно. Давал обещания, казнил, ссылал и искоренял крамолу. Но ни казнями, ни ссылками, ни другими милостями ему не удалось снискать любви народа. Имя “Борис” произносилось с иронией. — Какой он “Борис”, — говорили про него втихомолку. — Борух, а не Борис. Борис Годун или, еще вернее, Борух Годин. Знаем мы этих Борисов… Многие уверяли, что своими ушами слышали, как Борис разговаривал с Гурляндом и Гурьевым по — еврейски, когда он еще был премьером. — Только и слышно было что гыр — гыр — гыр, — рассказывали бояре. — Потом все трое пошли в синагогу. Когда появились первые слухи о самозванце, народ тайно стал изменять Борису. Узнав про самозванца, Борис позвал Шуйского. — Слышал? — спросил царь. — Слышал! — ответил Шуйский. — Это он, Дмитрий? Шуйский отрицательно покачал головой. — Никак нет. При мне убивали. Это не тот. — Кто же по — твоему этот самозванец? — Мошенник какой‑то! — ответил Шуйский. — Мало ли нынче мазуриков шляется. Борис отпустил Шуйского и велел созвать бояр. Бояре пришли. Борис вышел и обратился к ним белыми стихами: — ”Достиг я высшей власти…” Бояре переглянулись. Послышался шепот: — У Пушкина украл! У Пушкина украл! Борис сделал вид, что ничего не слышит, и продолжал: — ”Седьмой уж год я царствую…” Тут чей‑то негодующий голос резко прервал Бориса: — Это грабеж! Своего же поэта грабить! — В самом деле! — послышался другой голос. — Иностранного поэта хоть ограбил бы, а то своего. Сразу зашумели все: — Посреди бела дня белые стихи красть! Борис стоял бледный, как полотно железной дороги. Кто‑то закричал: — Пойдем вязать Борисовых щенков! — Это тоже из Пушкина! — закричали точно из‑под земли выросшие Венгеров и Лернер. — Не смей трогать! Но их никто не слушал. Все бежали душить семью Бориса. Сам Борис чрез знакомого фармацевта, которому он пред тем устроил правожительство в Москве, достал арбуз с вибрионами и отравился. II ЛЖЕДМИТРИЙ I Первый самозванец был родом из Одессы. Его настоящее имя до сих пор неизвестно, но его псевдоним “Лжедмитрий I” был в свое время не менее популярен, чем псевдонимы “Максим Горький”, “Сологуб” и др. В приказчичьем клубе он научился грациозно танцевать мазурку, чем сразу расположил к себе сердца поляков. — От лайдак! — восхищались поляки. — Танцует, как круль! Последнее слово сильно запало в душу Лжедмитрия. “Разве уж так трудно быть королем? — думал он, лежа у себя на убогой кровати. — Нужна только удача. Ведь Фердинанд и Черногорский князь стали королями. Нужно только заручиться поддержкой сильной державы”. Тут он невольно начинал думать про Польшу: “Сами говорят, что танцую, как круль. Пойти разве и сказать им, что я действительно круль… Они всему поверят”. Лжедмитрий не ошибся. Когда он объявил полякам, что он царевич Дмитрий, они бросились его обнимать. — Ах, шельма! — кричали поляки, целуя Дмитрия во все, не исключая лица. — Как ловко прикидывался конюхом! — Поможете мне овладеть моим царством? — А что дашь? — Все, что понравится вам, — обещал Дмитрий. — Отлично! Нам нравится Белоруссия. Дмитрий добродушно сказал: — Возьмите ее. — Нравится нам еще Великоруссия, Малороссия, Сибирь. — Что же у меня останется? — с испугом вырвалось у Дмитрия. Поляки утешили его: — А тебе, братику, ничего и не надо. Ведь ты конюх. Купим тебе хорошего лошака, ты и уедешь на нем из Московии, а править будем мы сами. — Ладно! — сказал Дмитрий. — Спасибо, что хоть лошака одного мне оставите. С помощью поляков Дмитрий и взял Москву. Народ московский и верил, и не верил, что это настоящий Дмитрий. — Как же ты спасся? — спрашивал с любопытством народ. — Очень просто! — объяснил самозванец. — Увидел, что меня начали резать, и убежал. Вместо меня и зарезали другого. Народ качал головой, кто‑то предложил: — Позовем Шуйского. Он был тогда в Угличе. Спросим его. Позвали Шуйского и спросили: — При тебе убили царевича Дмитрия? — Какого Дмитрия? — удивился Шуйский. — Никакого царевича Дмитрия не убивали. Все Борис выдумал. Дмитрий — вот. Шуйский указал на самозванца. — Спросим еще мать царевича! — решил народ. Позвали мать царевича и спросили, указав на самозванца: — Твой это сын? — Мой, мой! — ответила печальная мать. — Тот Дмитрий был только черненький, а этот рыжий. Только это оттого, что он вырос. Мой это сын! Мой! Лжедмитрий стал царствовать. Человеком он оказался добрым, никого не казнил и не наказывал плетьми. Это показалось подозрительным боярам. — Он не настоящий сын Грозного, — роптали бояре. — До сих пор никому из нас голову не отрубил. Нет, он самозванец! А Дмитрий не исправлялся и продолжал не казнить. Бояре не могли снести этой обиды и убили его. — Он был обманщиком! — заявили они народу. — Он не Дмитрий. Народ верил и не верил словам бояр. — Спросим Шуйского! — решил народ. Шуйского привели. — Убитый был Дмитрий? — приступили к князю. — Какой убитый? — переспросил Шуйский. — Вот этот, что лежит пред тобой! — Этот? Какой же он Дмитрий? Мошенник он, а не Дмитрий. Царевича Дмитрия при мне в Угличе убивали. Этот самозванец. Позвали мать Дмитрия и спросили: — Твой сын? — Не мой! — ответила мать. — Мой был маленький, восьмилетний, а этот, вишь, какой балбес. Народ после этих слов поверил.
III
ЛЖЕДМИТРИЙ II Второй самозванец неизвестно откуда появился. — Я вторично спасся! — сообщил он народу. — Видите, какой я ловкий. Изберите меня царем. Народ недоумевал. — Как же ты спасся? — удивлялся народ. — А очень просто. Подкупил человека, чтобы за меня принял смерть, а сам удрал. Народ думал, думал и решил: — Спросим Шуйского. Привезли Шуйского из монастыря, в который он за царствование был заключен, и спросили: — Вот человек выдает себя за Дмитрия. Ты что скажешь — Дмитрий он или не Дмитрий? — Дмитрий! — твердо ответил Шуйский. — Но ведь Дмитрия убили! — Какого Дмитрия? — удивился Шуйский. — Никаких Дмитриев не убивали. Этот Дмитрий настоящий. Народ решил: — Позовем мать Дмитрия. Позвали и спросили: — Твой сын это? — Мой! — последовал ответ. — И глаза те, и волосы те. Раньше он был рыжим, а теперь черный, но он мой сын. — Позовем еще Марину Мнишек! — решил народ. Позвали Марину, показали Лжедмитрия II. — Это мой муж! — заявила гордая полячка. — И брюки такого же цвета, и столько же рук, ног и глаз, как у того… Это мой муж. Однако Лжедмитрию второму царствовать не удалось. Дав ему проходное свидетельство, его выселили из Москвы, кажется даже не впустив в нее. IV МЕЖДУЦАРСТВИЕ Между тем смелых людей становилось все меньше и меньше на Руси и некому стало царствовать. Даже самозванцы отказывались от Москвы. — Поцарствуешь день, — говорили самозванцы, — а потом целый месяц тебя будут за это убивать. Себе дороже стоит. Наступило междуцарствие. Поляки увидели, что царя нет в России, и пришли все в Москву и заявили: — Мы все будем царствовать над вами. В компании веселее и безопаснее. — Царствуйте! — разрешили бояре. — Кому прикажете присягать? — Всем присягайте! — приказали поляки. На это бояре резонно ответили: — Вас так много! Если каждому в отдельности присягать, то человеческой жизни не хватит. Выбирайте уж одного. Поляки поняли, что бояре правы. — Присягайте сыну нашего короля Владиславу! — приказали они. Бояре присягнули. Когда присяга кончилась, поляки вдруг заявили: — Мы ошиблись. Присягайте не Владиславу, а самому королю Сигизмунду. Бояре присягнули Сигизмунду. — Можем идти? — спросили они. — Нет, нет! — ответили поляки. — Не уходите. Может быть, еще кому‑нибудь нужно будет присягать. Бояре сели на крылечко и стали ждать. Народ оставил их ждать и стал действовать на свой риск и страх. V МИНИН И ПОЖАРСКИЙ Однажды на площади появился человек в форме мясника и закричал: — Заложим жен и детей и выкупим отечество! — Заложим! — загудела толпа. Кузьма Минин заложил (впоследствии оказалось, что это был он), пересчитал деньги и сказал: — Маловато! И, воодушевившись, снова воскликнул: — Продадим дворы и спасем отечество! — Продадим! — снова загудела толпа. — Без жен и детей дворы ни к чему. Тут же наскоро стали продавать дворы и вырученные деньги отдавали Минину. Кто покупал дворы — никому из историков неизвестно. А может быть, известно, но из стыдливости они это скрывают. Полагают, что была основана тайная патриотическая компания по скупке домов и имущества. “Странно, — замечает один иностранный историк, имя которого мы дали слово держать в секрете, — всех принуждали продавать дома; кто не хотел добровольно продавать дом, того принуждали. Как же в такое время могли появляться люди, которые осмеливались покупать дома?” Не будем объяснять иностранным историкам то, чего они по своему скудоумию понимать не могут, и вернемся к Минину. — Теперь хватит! — заявил он своим гражданам. — Возьмите оружие и пойдем на поляков. Во главе рати стал Пожарский. — А казаков под Москвой не будет? — спросил новый полководец. Казаки были на стороне поляков. — Не будет! — ответил Минин. — Тогда я пойду! Пожарский оказался храбрым полководцем и освободил Москву от поляков. Большую помощь оказал ему при этом голод, любезно согласившийся поселиться в Москве на время осады. Поляки, питающие с малых лет отвращение к голоду, отдали Москву русским. С тех пор голод не расставался с русским народом, поселившись у него на правах бывшего союзника и друга дома. VI ИВАН СУСАНИН После изгнания поляков из Москвы бояре и народ избрали на царство Михаила Федоровича Романова. В то время прославился крестьянин Иван Сусанин. Однажды в дом Сусанина ворвалась банда польских воинов и потребовала, чтобы он их повел к Михаилу Федоровичу, которого поляки хотели убить. Сусанин выбрал такое место, куда ворон костей не заносил, и завел туда поляков. Сусанина поляки умертвили, но и сами погибли… МАЛОРОССИЯ I КАЗАКИ Малороссия — это та самая страна, где из цветов плетет венок Маруся и о старине поет седой Грицько. Маруси ни к каким партиям не принадлежали, а Грицьки делились на две партии. Одна давала себя грабить панам, и члены ее назывались крестьянами. Другая партия сама грабила панов, и назывались ее члены казаками. Казаки были также разные. Одни жили на берегах Днепра, воевали с татарами и с проезжими на большой дороге, били всякого, кто подвернулся под руку, и водку называли “горилкой”. Сами же назывались запорожцами. Другие казаки жили на берегах Дона, воевали с татарами, били кого бог послал и водку называли “горелкой”. Назывались они донцами. Третьи жили на Урале, воевали с татарами и с обозами купцов, били, кого могли одолеть, и водку называли “вином”. Эти назывались уральскими казаками. Несмотря на столь выпуклые противоречия в программах казачества запорожского, донского и уральского, все они сходились в одном и главном пункте — в горячей любви к тому, что запорожцы называли “горилкой”, донцы — “горелкой”, а уральцы — “вином”. Управляли казаками атаманы, которые выбирались самими же казаками и обыкновенно менялись по два раза в день. Наибольшую известность в истории заслужили запорожцы. Эти свободолюбивые воины были вооружены прекрасными пиками и саблями и были в постоянной зависимости то от польского, то от русских воевод. Своими лихими набегами и попойками казаки наводили ужас на соседние государства. В союзе с татарами они часто причиняли много бед Польше, а в союзе с поляками часто здорово лупили татар. Хорошо, привольно жилось свободным, как ветер, казакам. Наконец им надоело польское иго и они решили сбросить его какой бы то ни было ценой. II БОГДАН ХМЕЛЬНИЦКИЙ Имя человека, освободившего Украину от польского гнета, было — Богдан Хмельницкий. Хмельницкий, прежде чем стать героем, был польским чиновником. Однажды холостой поляк, нуждаясь в жене, напал на хутор Хмельницкого и забрал у него жену. Чаплинский (так звали холостого поляка) думал, что Хмельницкий — человек без предрассудков и женится на другой женщине. “Какой человек не хочет жениться два раза?” — думал Чаплинский. Но ошибся. Хмельницкий, узнав про экспроприацию, страшно разозлился. — Око за око, зуб за зуб! — воскликнул в гневе Хмельницкий. — Вы отняли у меня жену, а я отниму у вас Малороссию. Поляки перетрусили и приказали Чаплинскому отдать жену. — Хорошо, — ответил Чаплинский, — я готов обменять жену на Малороссию. Сколько дадите сдачи? Стали торговаться, а когда сошлись — было уже поздно. Жена Хмельницкого заявила, что Чаплинский много приятнее Хмельницкого, и пойти к последнему не пожелала. Загорелась война. Казаки вооружились своими пиками, пищалями, саблями и татарами. — За свободу! За свободу! — кричали казаки, кидаясь на ляхов. Конечно, после таких слов полякам оставалось только обращаться в бегство, что они и делали. Свобода была добыта, и казаки загрустили. — Что нам делать со свободою? — задали они Хмельницкому вопрос. — Скучно с ней! — роптали старые казаки. — Когда нет свободы, за нее можно драться. Веселее тогда. А теперь что? И подраться не за что. — Скверно, когда не за что подраться! — соглашалась молодежь. Казачество зевало от бездействия. Татары остались также безработными и уже подумывали о войне с казаками. Хмельницкий увидел это и, наконец, предложил: — Давайте, братцы, отдадимся какому‑нибудь государству! — Ура! — закричали радостно казаки. — Вот это золотые слова! — Отдадим Украину, а потом будем ее снова отнимать. Отнявши, снова отдадим, а отдавши, снова будем отнимать. — К кому же присоединимся? — спросил Хмельницкий. После краткого совещания казаки решили присягнуть на подданство московскому царю. Поляки же до нынешнего дня остались только при жене Хмельницкого. Казаки свободнее вздохнули. Потом они стали вздыхать не так свободно, но зато чаще… РУСЬ — ИМПЕРИЯ I ПЕТР ВЕЛИКИЙ Петр Великий был гигант на бронзовом коне. До Петра Русь была непроходимо — бородатой страной. У всех — от первейшего боярина до последнего конюха — был волос долог. Один из знатных иностранцев, выписанный в Россию как искусный плотник, но сделавшийся впоследствии историком, так описывает тогдашнюю Русь: “…Эта большая страна, — тешет иностранный плотник, — вся густо поросла бородой. Из‑за бород не видно голов. Русский думает бородой, пьет чай бородой, ест клюкву бородой и ею же обнимает и целует жену”. Итальянский писатель, живущий на Капри, уверяет, что Россия — государство уездное. Какое глубокое заблуждение!.. “Россия попросту — государство бородатое”. Петр Великий решил прополоть страну и приказал немцам изобрести для этой цели соответствующую машину. Немцы, не долго думая, изобрели ножницы и бритву, что произвело сильный переворот в законах физики и химии. В первый раз на улицах Москвы раздалась впоследствии столь знаменитая четырехчленная формула — “Стригут, бреют, кровь отворяют”. Кто не хотел стричься и бриться, тому “кровь отворяли”. Ужас объял бояр, привыкших с малых лет носить длинную седую бороду. Одни из них бежали, бороду свою спасая, в свои далекие вотчины. Другие пускались на разные хитрости. Отправлялись к царю с докладом бритыми. Пришедши же домой, они отращивали себе длинные бороды и самодовольно гладили их, радуясь, что обошли молодого Петра. Так поступали они ежедневно. Однако обмануть зоркого Петра было нелегко. Хитрецов накрывали и наказывали… Когда все бороды были отрезаны, обнаружилось, что под бородами высшие сановники носили широкие длиннополые кафтаны. “Половые проблемы” боярских кафтанов были также решены посредством ножниц. Когда все стали безбородыми и бесполыми, Петр сказал: — Теперь за дело! Довольно баклуши бить и у соседей смех вызывать. Начнем лучше соседей бить и слезы у них вызывать. Вздохнули бояре, но делать было нечего. Стали учиться, в угоду Петру, бить соседей. II ВОСПИТАНИЕ ПЕТРА Петр получил воспитание домашнее. Учил его сначала дьяк Зотов. Но вскоре обнаружилось, что дьяк Зотов неграмотный и не только писать, но и читать не умел по — русски. Стали искать других учителей, но не могли найти грамотного. — Учителей много, а грамотных мало! — жаловались бояре. Но Петр уже с младенческих лет проявлял громадную настойчивость и силу воли. Голова грамотного человека была оценена в десять тысяч. Гонцы разъезжали по стране, собирали сходы и спрашивали: — Кто грамотный, поднимай вверх руку! Но с опущенными руками стояла пред молодым, жаждущим знания царем неграмотная Русь. — Кто грамотный? — мучительно раздавалось на Руси. И в один прекрасный день послышалось: — Мой немношко грамотна. Голос шел из Немецкой слободы. Вскоре вышли оттуда три иностранца: голландец Тимерман, шотландец Гордон и француз Лефорт. Петр стал учиться у этих иностранцев разным наукам.. Окружающие были вообще недовольны тем, что Петр вздумал учиться грамоте. — Не по обычаям поступает! — ворчали в свои бороды бояре и народ. — От заветов старины отступает.
III
СТРЕЛЬЦЫ И ПОТЕШНЫЕ Когда Петр подрос и стал юношей, он начал интересоваться государственными делами. Первым долгом он обратил внимание на стрельцов. Это были люди, увешанные бердышами, самопалами, ножами, кривыми и прямыми саблями, дубинами, царь — колоколами и царь — пушками. — Вы воины? — спросил их Петр. — Воины! — ответили стрельцы. — С кем воевали? Стрельцы гордо ответили. — Поди, царь, в Замоскворечье, погляди на купцов, приказчиков, людей служилых и неслужилых, и сам увидишь, с кем воевали. Чай, ни одного целого носа там не найдешь. На лице каждого жителя Москвы написано про нашу храбрость. Молодой Петр насмешливо посмотрел на стрельцов. — А с врагами чужими также храбро драться умеете? Стрельцы обиделись. — Что ты, государь, сказать изволил, — сказали они с горечью. — Чтоб мы поганым басурманам свое национальное лицо показывали? Много чести! Мы им больше всего национальную спину показываем в битвах… И прибавили, подумав: — Да и как с ним, басурманом, воевать будешь, когда у него оружие есть? Это не то что свой брат, приказчик. После этого разговора Петр призвал начальников стрелецких и спросил их: — Много под Москвою огородов? — Много, — ответили стрелецкие начальники. — Хватит по стрельцу на каждый огород? — Хватит. — В таком случае приказываю вам: разместить стрельцов по огородам в качестве пугал. Стрельцы наконец оказались на своих местах, по крайней мере — на первое время. Потом и птицы перестали их бояться. А Петр начал создавать новое войско из “потешных” рот. Так как “потешными” заведовали не инспектора народных училищ и не начальники пробирных палаток, то дело пошло быстро на лад. “Потешные” из кожи лезли, чтобы вырасти скорее, и в примерных битвах здорово колотили стрельцов Петр радовался, на них глядя, и думал: “Скоро мы покажем себя!” И действительно, показал. IV ПЕРВАЯ ПОБЕДА ПЕТРА Первую победу Петр одержал над турками. Это в одинаковой степени изумило и победителей, и побежденных. — Неужели мы побиты? — удивлялись турки. — Не может быть! Это судебная ошибка! — Побиты, побиты! — показывали все народы Европы и Азии. — Сами видели, как вы бежали. Турки продолжали допрашивать свидетелей: — Может быть, мы бежали позади, а русские впереди? Но народы стояли твердо на своем и показывали: — Нет, вы бежали впереди, а русские бежали сзади и лупили вас в спины. Посмотрите, там еще, вероятно, синяки сохранились. Турки посмотрели друг другу на спины и вынуждены были признаться: — В самом деле синяки… Они грустно опустили турецкие носы на турецкие сабли, потом сами опустились на турецкие ковры и с горя стали пить турецкий кофе. Русские также не верили, что победили, и осторожно допытывались у очевидцев: — Мы бежали впереди турок или сзади? Очевидцы успокоили их: — Не сомневайтесь! Вы гнали турок и ловко трепали их! Солдаты приободрились. — Побеждать, оказывается, легко! — говорили они друг другу. — Гораздо легче, чем быть побежденными. — Много способнее. Тут ты бьешь, а тебя хвалят. А так тебя бьют и еще ругают. После первой победы последовала вторая, потом третья, четвертая и все остальные победы. Война кончилась отнятием у турок Азова. Последний вскоре научился говорить и писать по — русски. Впоследствии он совершенно растуречился и начал писать фельетоны в русских газетах, подписываясь полным именем: “Вл. Азов”. Петр очень гордился победой над турками и отнятием у них Азова. Духовенство стало роптать… V ПЕТР — МОРЕПЛАВАТЕЛЬ До Петра русский народ был народом — рекоплавателем. Плавали русские весьма отважно, купаясь летом в реке. Плавали недурно и на спине и на животе. Но о суднах имели понятие весьма слабое. Однажды Петр, осматривая амбары Никиты Ивановича Романова, увидал там “дедушку русского флота”. Дедушка был весь изъеден червями, и труха сыпалась из него, как из члена Государственного совета. — Что это такое? — спросил Петр. Приближенные Петра не могли дать верного ответа. — Это корыто! — сказал один приближенный. — Корыто? Для чего? — В таких корытах наши праматери купали своих новорожденных детей. Народ в те поры был рослый. Каждый новорожденный имел по пяти сажень росту. Петр недоверчиво качал головой. Другой приближенный, желая потопить первого приближенного, сложил губы в ехидную улыбку и горячо произнес: — Не верь этому льстецу, государь! Он хочет выслужиться, а потому и говорит, что сей незнакомый ему предмет — корыто. Не корыто это, а старинное ружье. — Врет он! — закричал первый приближенный. — Это не ружье, а корыто! Долго бы спорили русские люди, но в эту минуту явился немец Тимерман и разъяснил, что найденный предмет — английский бот. Петр немедленно принял англичанина на русскую службу, велел его починить топором, пилой и рубанком. “Дедушка русского флота” вскоре поплыл по Переяславскому озеру, управляемый могучей рукой Петра. В короткое время у дедушки появились товарищи, которые весело понеслись по волнам. Приближенные молодого царя с укоризной смотрели на новую затею молодого Петра и, качая бородами, вздыхали: — Статочное ли дело русскому человеку на судне плавать? Земли у нас мало, что ли? Зачем еще вода нам понадобилась? Петр сначала пробовал возражать: — А ведь англичане плавают… Но ему отвечали: — Так то англичане. У них земли два аршина. Им и понадобилось море. А нам на что? Народ также роптал: — Вода нам для питья и для бани дана. Грех плавать на ней в каких‑то ковчегах. Петр продолжал строить суда. Паруса все чаще и чаще стали мелькать на Яузе и Переяславском озере. В народе стали распространяться слухи, что Петр — антихрист. Мореплавание слишком уж претило религиозным душам… VI ВОЙНА СО ШВЕДАМИ За что возгорелась война со шведами, неизвестно. Историки в подобных случаях постоянно скрывают истинную причину. Но война возгорелась. В Швеции тогда царствовал Карл